Когда и немые продолжают свидетельствовать

Утреннюю тишину над островом Хиос нарушил шум в порту. К причалу один за другим пришвартовывались судна. Воевода Нумерий, посланник императора, уже сошел на берег и громогласным голосом отдавал распоряжения направо и налево. Очевидно, подчиненные его побаивались, – едва услышав приказ, мчались, сломя голову, исполнять сказанное. Нумерий, крепкий коренастый мужчина средних лет, судя по всему, был в пути не первый день. Его лорика с богатой рельефной отделкой и блестящими фибулами, кожаный дублет с небольшими, собранными в складки наплечниками, короткая шерстяная туника, сагум, скрепленный на плечах, растоптанные сандалии с металлическими поножами, – на всей одежде военачальника был четкий отпечаток долгой дороги.

Нумерий привез на Хиос приказ императора Декия о новом призыве воинов. Воевода должен был пересчитать юношей, пригодных к воинской службе, и собрать их в полки. Как и большинство военачальников, Нумерий не просто почитал власть цезаря, а питал глубокое уважение и симпатию к его политике, и не зря: только заняв трон, Декий сумел обуздать своеволие легионеров, восстановить авторитет сената, навел относительный порядок в сфере управления и войске. Но главным достоянием императора в глазах большинства подданных была его решительная борьба с порядком поднадоевшими христианами. Если при Филиппе Арабе было принято в целом терпимо относиться к ним, то первым, что сделал Декий, сев на престол, были жесткие меры по восстановлению авторитета традиционной римской религии. Нет, христиане были в общем неплохими людьми, смелыми воинами и исполнительными работниками, но хороших граждан из них не получалось — они не почитали веры отцов, всячески уклонялись от участи в празднествах и даже шли на немыслимо дерзкие поступки, отказываясь приносить жертвы богам. А как можно верить тому, кто не верен богам?

В феврале 250 года Декий опубликовал эдикт, в котором потребовал от подданных участия в публичном жертвоприношении богам. Это должно было стать своеобразной присягой на верность и залогом стабилизации политической обстановки в империи. Нумерий знал, что посланники цезаря отправились в Испанию, Сицилию, Асию, Понт, Египет, Африку, Сирию, Палестину и другие страны, чтобы передать приказ и проконтролировать проведение обряда. Жертвоприношения должны были совершаться в присутствии комиссии из 5 человек, и те, кто участвовал в обряде, получали либелии — удостоверения с подписями 2 свидетелей. Отказ изобличал граждан, нелояльных к властям и способных к мятежам против императора. Христиане наотрез отказывались принимать участие в церемониях и, естественно, их надо было наказывать — начались преследования несогласных с применением пыток и смертной казни. Не то, чтобы воеводе нравились все эти истязания и мучения людей, — нет, но он свято верил, что только верность императору — верность во всем — сделает Рим вечным. И на Хиос прибыл с твердым пониманием и уверенностью в правильности того, что делает.

Прибывшие едва успели почувствовать под ногами землю, как Нумерий отдал приказ о начале переписи. В тени олив уже собралось несколько десятков будущих воинов, и воевода лично осматривал каждого, прежде, чем внести его имя в список новобранцев. Среди множества голубоглазых, светловолосых и невысоких жителей Хиоса, толпившихся возле воинов, внимание Нумерия привлек загорелый и хорошо сложенный юноша. Кареглазый, темноволосый, он выделялся из толпы еще и своим невозмутимым спокойствием.
  
«Исидор из Александрии, крепкий телом и мужественный духом, по вере же христианин», — тут же доложили Нумерию. «Проводит жизнь богоугодную, всегда подвизаясь в посте и доброделании», — продолжал Иулий, один из сотников. «Чужд суетных дел и удовольствий мира сего; равным образом он сторонится и дел эллинских». Хитренько, как лиса, хихикая, сотник рассказал также, что Исидор отказывается участвовать в общих жертвоприношениях. Нумерий, заинтересовавшись, подошел ближе к юноше. «Это будет украшение всего полка, если бросит свои христианские замашки», — отметил про себя. Осмотрев новобранца, воевода уже был готов отдать приказ о зачислении юноши в воинский полк, но решил поговорить с ним, чтобы проверить настрои островитянина.

– Какое имя твое? – начал издалека.

– Я называюсь Исидором, – спокойно ответил юноша.

Воевода, удивленный его невозмутимостью, решил идти напрямую:

– Это ты не повинуешься приказу императора нашего Декия и не хочешь приносить богам жертв?

– Кто боги ваши, чтобы мне, христианину, принести им жертву? Не идолы ли они глухие, слепые и ничего не чувствующие? – услышал в ответ и, не поверив собственным ушам, обрушил на Исидора поток угроз.

Спокойствие новобранца выводило из себя сдержанного Нумерия:

– Действительно, я достоин пострадать за имя Бога моего; ради Его пресвятого имени я согласен принять всякое мучение и самую смерть, дабы Владыка мой сподобил меня одной участи со святыми мучениками, пострадавшими за святое имя Его ранее меня. Но я верую и твердо надеюсь, что все верующие в Него и уповающие на имя святое Его, никогда не умрут, как сказал Сам Господь наш Иисус Христос: «верующий в Меня если и умрет, оживет».

«Только не это! Опять христианин», – пронеслось в мозгу военачальника, вперемешку с руганью. Нумерий видел много отчаянных смельчаков и красивых смертей, но воображение бывалого воина наотрез отказывалось понимать, как можно такому молодому красавцу, юноше с фигурой Аполлона и смелостью Марса, так не ценить собственную жизнь. Воевода решил апеллировать к здравому уму.

– Принесешь ли ты, Исидор, жертву богам, если хочешь остаться живым?

Но, как оказалось, понятие здравости ума у каждого было свое — Исидор решительно, но все так же невозмутимо, отвечал:

– Если бы ты и умертвил меня, то над душою моею у тебя нет власти. Поэтому мучь меня, как хочешь, ибо я имею Помощником своим истинного и живого Бога и Господа Иисуса Христа, Который и ныне со мною и по смерти моей со мною будет, и я буду с Ним. Я не перестану исповедовать имени Его пресвятого до тех пор, пока в моем теле будет пребывать дух жизни.

Нумериан сделал последнее усилие, чтобы взять себя в руки. Он лихорадочно вспоминал текст императорского приказа и таки вспомнил еще кое-что: Декий не требовал от христиан отказа от веры, а лишь настаивал на их участии в обрядах. Виновник должен был хоть один раз исполнить церемонию, это все, о чем просил правитель. Понятно, что большинство отказывалось от нее и автоматически становилось государственными преступниками, подлежащими смерти. Некоторые тут же пали духом и соглашались выполнять требуемое. Кое-кто пытался изловчиться и давал взятку, чтобы получить нужное удостоверение.

Может и этот упрямец сделает исключение и просто бросит щепотку благовоний в жертвенную курильницу? – отблеском надежды промелькнула мысль.

– Я советую тебе, Исидор, к твоей же пользе. Послушай же меня. Если же ты меня не послушаешь, то я предам тебя лютым мукам, и буду мучить тебя до тех пор, пока ты не исповедуешь величие богов наших! – сделал последнюю попытку воевода, но так и не получив согласия, отдал приказ начать казнь тут же.

Несговорчивого новобранца растянули на земле и стали бить. Он терпел и все так же молчал. Мужественное лицо юноши, не смотря на страшные удары, оставалось невозмутимым. Редкое сердце не дрогнуло бы при таком зрелище. Из толпы таких же воинов-новобранцев послышались сочувствующие окрики:

– Подчинись, Исидор, воле императора, если не желаешь окончить жизнь свою среди мучений.

Тот, словно и не чувствуя боли, негромко отвечал, словно разговаривая сам с собою:

– Я повинуюсь воле и приказанию Бога моего, Царя небесного, пребывающего вечно. Этого Бога я исповедую и почитаю; я не отрекусь от Него, и не буду отвержен Им в день суда.

Неслыханной наглостью показались слова Исидора для Нумериана. Наглостью и, практически, святотатством. Симпатия к юноше уже бесследно исчезла, и разъяренный воевода решил проучить наглеца, велев отрезать ему язык. А тот бесстрашно твердил:

– Хотя бы ты и изрезал язык мой, все равно исповедание имени Христова от уст моих ты не отнимешь.
И действительно, даже когда язык Исидора оказался у ног Нумериана, искромсанный на куски, мученик продолжал говорить достаточно отчётливо, прославляя Христа как Бога истинного. А воевода, желая закрыть рот наглецу колким окриком, внезапно почувствовал, что не может сказать ни слова. Нумериана объял жуткий страх, и он рухнул на землю, как подкошенный. Когда воины бросились поднимать его, то когда-то красноречивый военачальник мычал, как теленок, и выражал свои мысли лишь маханием руки. Затем, знаками велел подать бумагу и написал на ней:

– Я приказываю усечь мечом Исидора, не повинующегося указу царскому.

Когда эти слова были прочитаны мученику, то он с неподдельной радостью воззвал к небу:

– Благодарю Тебя, Господи Иисусе Христе за то, что Ты не лишил меня благодати Твоей! Славлю Тебя, Владыка мой, моя жизнь, мое дыхание! Воспеваю Тебя, Господи, сила моя, просвещение ума моего! Прославляю Тебя, давшего мне язык, которым я непрестанно славлю Твое величие!

Воззвал и склонил голову под меч палача.

Был 251 год от Рождества Христова. Декию оставалось править неполный год, а потом, во время битвы с готами, бесславно утонуть в болоте. О нем осталась только память как о неплохом военачальнике и яром гонителе христиан, да еще до наших дней сохранился мраморный бюст, что сейчас находится в Капитолийском музее Рима. Декий там изображён в состоянии неуверенности и тревоги. Скульптор нарочито подчеркнул морщины и складки на лице, глубоко посаженные глаза, тоскливо смотрящие вперёд, и старчески искривленный рот. Тело святого Исидора было погребено на острове Хиос тайным христианином Аммонием. Уже много веков он почитается Православной Церковью как мученик за веру Христову. А с иконы на нас смотрит не юноша — муж, и во взгляде его — то же бесстрашие, то же мужество, та же верность Христу.