«И я — христианин»

Агриколай, правитель Каппадокии и Малой Армении, не мог найти себе места. Как загнанный зверь, метался покоями, переворачивая все, что попадалось под руки. Слуги прятались по углам дворца, наученные горьким опытом.

Бедные знали: когда правитель в ярости, ему лучше не попадаться на глаза. А таким, как сегодня, челядь еще не видела Агриколая. Вот и выглядел дворец безлюдным — ни тебе горничной, ни рабыни, ни шута-коротышки. Только стражники молчаливыми идолами стояли у входа в покои. А правитель, казалось, и не замечал их — те только успевали отступиться, когда он пролетал мимо. Агриколай срывал злость на бездушных предметах. Уже разбил роскошные амфоры в собственный рост, разорвал роскошный, шитый золотом, занавес, порвал меха на полу и ложе, вдребезги разнес драгоценные украшения в соседних комнатах. Взялся было за печь, уложенную изразцами замечательной работы греческих мастеров, но вовремя остановился — зима стояла лютая, а даже такой горячий сорвиголова, как Агриколай, мерзнуть не любил. Холод, наверное, было то единственное, чего он вообще не мог терпеть, — ни минуты, ни секунды. Челядь знала о такой слабости правителя, потому полы в его дворце на зиму устилались мягким руном молодых овец, а откуда-то из варварских краев поставляли меха диковинных зверей, в которые кутался тиран. Слуги втайне посмеивались, но вовремя приносили и подогретое со специями вино, и горячую похлебку по первому движению брови Агриколая. А его затуманенный мозг отказывался воспринимать услышанную информацию: сорок воинов двенадцатого императорского легиона, называемого Молниеносным, люди молодые, сильные, уже неоднократно вознаграждены за свою службу, отказались принести жертву имперским идолам и объявили себя христианами.

В 313 году великий император Константин издал указ, согласно которому христианам разрешалась свобода вероисповедания и они уравнивались в правах с язычниками. Однако Ликиний, соправитель императора и убежденный язычник, не мог согласиться с тем, чтобы тем придурковатым фанатикам, которыми он считал христиан, давать волю. Поэтому в своей части империи решил искоренить христианство от слова совсем. К тому же Ликиний готовился идти войной на Константина и боялся измены. А предателей, скорее всего, считал правитель, следует искать опять же среди христиан.

— Им не место в моем войске, — окончательно решил Ликиний и поднял небывалые гонения на собственных воинов. Пока шли тщательные проверки, хитрый правитель обдумывал планы будущих военных действий. Выполнение приказа о сепарации он положил на Агриколая, своего ревностного служителя, который руководил Каппадокией и Малой Арменией. Тот провел перепись среди воинов Legio XII fulminata — Молниеносного легиона — и обалдел: один за другим они проходили мимо Агриколая и провозглашали свое истинное призвание, уверенно утверждая: «Я — христианин!». Агриколай не мог понять: как такие разные мужчины, разных родов, состояния, образованности, призванные в армию из разных стран, объединились воедино и стали в вере своей как единоутробные близнецы. Спросил об этом и в Севастиана, их сослуживца, но тот только моргал выпученными глазами, и гадко потел — боялся за собственную шкуру.
Агриколай смотрел на построенных воинов и не совсем понимал, что ему с ними делать. Одна его часть противилась и призвала прогнать их с глаз долой, — потому что уже не одну кончину христиан видел правитель, и знал, что они скорее отдадут душу своему Распятому Богу, чем покорятся приказу. Другая его часть, очевидно, была сильнее, и требовала крови. Агриколай подул на окоченевшие от небывалого в тех краях мороза пальцы, как вдруг пришла мысль... О, боги! Теперь он знал, что делать дальше. От бесчеловечного хохота правителя слуги бросились врассыпную.

— Он сошел с ума, — подумали стражники. Им бежать особенно было некуда.

Агриколай сначала попытался убедить воинов лисьим подобострастием, рассыпая похвалы их славным деяниям и щедро обещая почести и награды от императора, когда они подчинятся его повелению.
— Если мы отважно сражались, как ты говоришь, для земного императора, то с гораздо большим жаром принадлежит нам теперь вступить в бой ради любви Владыки вселенной. Потому что для нас существует только одна жизнь — смерть за Христа, — единодушно исповедовали воины.

Агриколай хохотал до иступления. Тер красный от холода нос и вытирал слезы. Слуги бледнели, а правитель неожиданно замолчал и напыщенно пробасил: «В темницу».

Стражники в темнице озадаченно наблюдали странную, на их взгляд, картину: в ожидании нового допроса воины проводили ночь в пении псалмов и коленопреклонно умоляли Господа укрепить их в последнем бою. Под утро раздался голос с неба, который сказал: «Вы положили хорошее начало, но венец будет подарен лишь тому, кто выстоит до конца!»

Агриколаю не спалось. На рассвете он снова приказал привести отступников-христиан к себе и продолжил уговаривать. Тогда Кандид, один из воинов, бесстрашно обличил его лесть, вызвав этим новый взрыв гнева правителя. Агриколай уже приказал заковать мучеников, как послышался голос Кириона, опытного воина. С нескрываемой насмешкой, как показалось Агриколаю, воин заметил: «Разве император давал тебе право налагать на нас оковы?»

Правитель заморгал глазами. Пусть будут прокляты эти римские законы! И действительно, их военачальник дукс Лисий еще не осудил свох подчиненных, поэтому формально Агриколай был не в силах ничего сделать против христиан. Ничего не оставалось — тиран велел снова бросить солдат в темницу.

Прошла неделя. Лисий, приехав в Севастию, сразу поспешил к Агриколаю. Думал, что и сам не сносит головы, но вышел от правителя ободренный и немного успокоенный. Надеялся, что сможет найти аргументы или, наконец, припугнуть непокорных, и те откажутся от своего христианства.

— Эти христиане когда-нибудь разрушат нам империю, — крутилось в голове Лисия, пока он спускался по крутой лестнице дворца Агриколая.

По дороге к военачальнику Кирион ободрял соратников: «Братья! У нас трое врагов: дьявол, Лисий и правитель. Что они могут против нас, сорока воинов Христовых?». А те действительно ничего не могли поделать. Солдаты стояли на своем, невозмутимые, как скалы. После очередной констатации, что они готовы отдать не только звание, но и жизни за Христа, Лисий приказал побить камнями непокорных и сам первым взял камень в руки. Агриколай с лестницы с довольным лицом наблюдал за расправой, и вдруг Лисий увидел, как выражение удовольствия у правителя резко изменился на мину боли и злости.

Военачальник не мог понять, каким образом камень с его рук полетел в противоположную сторону и разнес голову Агриколаю. Он огляделся: стражники, что побивали камнями мучеников, лежали на земле под ливнем камней, а воины стояли невредимы.

Агриколай, держась за разбитую голову, хриплым голосом выкрикнул:

— В озеро их! — и снова разразился безумным хохотом.

Ночь перед муками воины провели в тюрьме. О чем думали те, чьи ступни завтра будуть примерзать ко льду озера? Может, вспоминали родителей, жен, детей? Неужели их сердца не касались сомнения? Было ли им страшно? Житие не говорит об этом ни слова. Знаем только, что утром, когда мучеников привели на место пыток, на берегу озера уже полыхала жаром баня, а лед озерной глади искрился инеем.

Снимая нехитрые одежды, мученики переговаривались:

— Снимая эти одежды, избавимся и старого человека! Раз уж когда, по лукавству змея, мы облеклись в кожаные ризы, сегодня избавимся риз, чтобы стяжать рай, затерянный нами! Что отдать Господу за то, что Он перенес ради нашего спасения? Тогда воины раздели Его донага — так сбросим и мы теперь наши одежды, чтобы весь военный чин обрел прощение! Суровый холод, но сладкий рай! Проявите терпение сейчас, чтобы согреться на лоне Авраама! Купите вечную радость ценой короткой ночи мучений! Так или иначе, но этому бренному телу предстоит умереть, — выберем теперь добровольную смерть, чтобы жить вечно! Прими, Господи, эту жертву всесожжения, которая поглотит холод, а не огонь!

Пожалуй, действительно яростной была зима тогда, и лед на озере был действительно крепким: сорок воинов стояли бок о бок, и лед даже не треснул.

Агриколай, укутавшись в охапку меховых накидок, наблюдал за пытками с берега. Прошел его сумасшедший хохот; он смотрел перед собой, но полностью погрузился в мысли:

— Их не привязывали и не сковывали, — думал он, — они не связаны ничем, кроме веры в Бога и собственной воли. Их сорок — священное число, символ полноты. Ну ничего, утром увидим, — еще теплилась надежда в тирана. Всю ночь мученики неподвижно стояли на льду озера. Манила теплом баня на берегу, тела начинали костенеть, кровь едва циркулировала озябшими конечностями. В конце концов, один из воинов не выдержал и бросился на берег. Вбежав в баню, несчастный сразу упал замертво.

Но на его бездыханное тело никто не смотрел — внимание всех было приковано к озеру, над которым сияло тридцать девять венцов. Их над головами мучеников держали ангелы, а небо над водоемом светилось неземным светом и вроде согревало воинов. Увидев такое чудо, один из стражников, Аглаий, который грелся возле бани, почувствовал, что уже не может безучастно наблюдать. Он разбудил товарищей по оружию, бросил им свои одежды и быстро побежал на лед, крича: «Я тоже христианин!». Сороковой венец опустился на голову того, кто дополнил число избранных.

На следующее утро Агриколай, едва проснувшись, получил известие о том, что случилось. Правителя била лихорадка, он очень замерз вчера и не мог сказать ни слова. Поэтому просто показал жестами — велел достать святых из озера и казнить, перебив голени, а затем бросить тела в огонь.

— Чтобы и следа не осталось от них, — прохрипел с трудом.

Когда святых воинов вели последние муки, они пели: «Проидохом сквозь огнь и воду, и извел ecы ны в покой» (Пс 65,12). Палачи, выполнив приказ, положили тела мучеников на колесницу, чтобы везти на сожжение. Но здесь подал признаки жизни самый молодой из них, Мелитон. И мать мученика, которая присутствовала при казни, взяла своего ребенка и сама, собственноручно, положила на колесницу вместе с телами других. Не проронив ни слезинки, она сопровождала тело сына до самого костра, говоря: «Не потеряй венца, мой дорогой сын, присоединись к соратникам, чтобы наслаждаться тем вечным светом, что озарит мою скорбь».

Выполнив приказ Агриколая, палачи развеяли прах мучеников, а их кости бросили в реку. Правитель успокоился и с головой погрузился в подготовку к войне с Константином. Он и не подозревал, что через три дня святые мученики явятся Севастийскому епископу Петру и укажут ему место, где покоились их останки. Не догадывался тиран и о том, что накануне казни юный раб Евноик записал из уст воинов Молниеносного легиона завещание в форме уговора, где перечисляются их имена: Акакий, Аэтий, Александр, Ангий, Афанасий, Валент, Валерий, Вивиан, Дометиан, Домн, Екдик, Евноик, Евтихий, Гай, Горюн и другой, одноименный ему, Илия, Илиан, Ираклий, Исихий, Иоанн, Кандид (или Клавдий), Кирилл, Кирион, Ксанф, (Леонтий), Лисимах, Мелетий, Мелитон, Николай, Приск, Сакердон, Севериан, Сисиний, Изумруд, Федул, Феофил, Филоктимон, Флавий, Худион и Аглаий-воин.

40 воинов, 40 имен, сорок, как говорила моя бабушка, сороков (с ударением на первый слог). Светлой памяти женщина, она еще в детстве рассказывала мне о Севастийских воинах. До сих пор помню, как страшно было представлять ужасный холод и боль воинов, и как я, маленькой девчонкой, той мартовской зимой, когда уже и снега не было, попыталась босиком выйти на порог, а потом долго плакала, потому что не выдержала и минуты.

На Руси в этот день пекли жаворонков — обрядовые изделия из дрожжевого теста. Наши предки верили, что эти маленькие птички вместе с душами умерших поднимаются ввысь, к Богу. И сегодня я знаю, чем вечером занять своих маленьких непосед, — почему бы и нет, — будем печь жаворонков, а потом посадим их на веточки яблонь в нашем саду. Наберем в термос сладкого чая и будем пить его на улице, с ароматными, еще теплыми булочками-птенцами вприкуску. А пока сходить тесто и будут печься жаворонки, расскажу ребятам о подвиге 40-ка мучеников Севастийских, о том, как можно любить Господа, и о той песне славы, что поют маленькие птички над полями нашей родины — славы Солнцу Правды — Христу.

P.S. Если и вы, по нашему примеру, захотите чая с жаворонками, то замесите ваше любимое постное дрожжевое тесто, дождитесь, пока оно немного поднимется. Тогда раскатайте небольшие жгутики и завяжите их узелком. Один кончик округлите, ножничками надрежьте клювик и вставьте две изюминки — глаза. Другой конец приплюсните — это будет хвостик — и сделайте несколько параллельных надрезов. На боках двумя маленькими надрезами сформируйте крылышки. Можно также делать круглые булочки, а потом к ним прикреплять голову, крылья и хвостик. Но, по-моему, первый способ самый простой и оставляет место для творчества. В любом случае, когда ваши птички подойдут, смажьте их крепким сладким чаем и выпекайте до легкого румянца.