За чьими душами сегодня прилетают Ангелы?
На кладбище солнце садиться,
Усталые стелет лучи
Пичуга в лучах золотиться
Огнём поминальной свечи.
Еще не объятые мраком,
Опрятны всегда и чисты,
Стоят обелиски – под мрамор,
Из трубок – сварные кресты.
Вдали от болезней и пенсий
Лети, наше время, лети,
Обманывай бравурной песней
О том, что вся жизнь впереди.
А солнце, предчувствуя близкий
Уход, истерично почти
Цепляется за обелиски,
Как ногти, срывая лучи.
Павел Баулин
В мире есть много мест, за которыми прячется тайна. Она завораживает, когда понимаешь, что там, как в шкатулке, спрятана история. Когда берешь в руки старую солдатскую флягу с пробитой пулей дырой, понимаешь, что в ее памяти записана история. Ее нельзя услышать, ее можно только слега прочувствовать, когда держишь ее в руках и понимаешь – она многое видела на своем веку.
Когда я иду по кладбищу, то, всматриваясь в лица людей, глаза которых смотрят на меня из фотографий обелисков, понимаю, что за каждым холмиком запечатана книга с тайной человеческой судьбы. А кладбище – это огромная библиотека непрочитанных историй. Каждая из этих историй – чудо.
Если бы я оказался ранним осенним утром 2000-го года на старом английском мемориальном кладбище Кенсел Грин, я бы увидел среди вековых угрюмых склепов красивую девушку. Это Поля Волынская. Она стоит возле свежей могилы своего отца. На могиле надпись: «Волынский Борис Владимирович (7.08.1951 – 23.08.2000)».
Она плакала и молилась о своём любимом папе. Вдруг откуда-то в пасмурный день появился свет. Поля подняла глаза, как она мне об этом сама рассказала, и увидела сразу за могилой возле креста как бы из воздуха вырастающую огромную фигуру Ангела. Свет, исходивший от него, был в сотни раз сильнее солнечного, но при этом не жег глаза. Внутри себя Полина услышала его голос: «Не бойся, я Ангел твоего отца. Я его провёл. Ему не было страшно. У него всё хорошо». Далее она увидела как бы взмах огромных крыльев, и Ангел исчез, а на сердце осталась Пасха.
Можно и нужно с осторожностью относиться к подобным явлениям другого мира, но то чувство мира, тишины и покоя с умилением, которое росой выпало на её сердце, не оставляло сомнения, что это явление Ангела было из Мира Света.
Когда я впервые познакомился с Борисом Волынским, меня поразил в нем удивительный талант общения. Было в нём что-то благородное, перед чем благоговеешь. Он уважал человека безусловно, априори, и был очень тактичен с каждым, с кем общался, не зависимо от его социального статуса. С уборщицей и послом, дворником и министром он разговаривал одинаково ровно, тактично и уважительно. Все, кто пересекались с Борисом, выносили из общения с ним ощущение встречи с очень светлой личностью. Узнав о смерти Бориса, посол одной из африканских стран зарыдал прямо в телефонную трубку и произнёс: «Нет, этого не может быть, такие люди должны жить и украшать своей жизнью этот грязный мир».
Сказать, что Борис делал добро людям было бы не правильно. Для него это не было каким-то актом делания, нет, это, скорее, было сродни дыханию, естественному процессу, который не может быть иным. Пригласить оборванного подростка, просящего у него милостыню, отобедать с собой в ресторане, для него было так же естественно, как подарить жене цветы. Он понимал, что дай он этому мальчику деньги, он использует их во вред себе, а пища – это реальная польза для его здоровья.
Чего он не любил, так это благодарности, и делал все возможное, чтобы помочь людям через кого – то, в основном через жену: «Возьми и отнеси, пойди и отдай». Сам же оставался всегда в тени. Свою дочь с детства учил: «Никогда не говори НЕТ, если к тебе обращаются с просьбой. НЕТ ты всегда успеешь сказать, а ты приложи усилия, чтобы было ДА».
Это свойство доброделания Борис сохранил даже тогда, когда умирал. Притом умирал он мучительно больно. Диагноз – рак поджелудочной железы – поставили не сразу, хотя что-то внутри его говорило, что это уже конец. За некоторое время до начала болезни он не раз повторял жене: «Люда, помни, на завтра нам Бог жизни не обещал, живи сегодняшним днем». Первые обследования в больнице не дали каких-то четких диагнозов. Пока Бориса обследовали, он каким-то образом успел пообщаться со слесарем больницы, в которой лежал, и тот пожаловался ему на свои проблемы с женой. Она после инсульта тянет ногу, рука не работает, а пройти реабилитацию не на что. Борис, чтобы не дай Бог не обидеть людей, просит свою жену, чтобы та, посоветовавшись с врачом, закупила необходимые лекарства и оплатила стационар для этой больной женщины.
Картина жизни человека складывается из пазлов очень мелких деталей. Все эти мелочи жизни Бориса как бы сами собой выкладывались из мозаики любви к Богу и людям. Даже когда ему приходилось слушать в свой адрес самые мерзкие непристойности, он разворачивался и уходил только тогда, когда все до конца выслушивал. Это был чистый и честный человек и, хотя его часто и подло обманывали недобросовестные партнёры, он не ожесточался, а принимал всё как попущение Божие за свои грехи. И большим грехом считал осуждение людей, всегда пытаясь понять природу поступка и стараясь оправдать человека. Поэтому и пришел к Православию. Пришел осознано, уже в зрелом возрасте. Именно эта вера гармонировала с внутренним устроением его души. Она наиболее полно выражала стремления его сердца.
Во время операции в одной из дорогостоящих клиник Англии, где к тому времени уже жила его дочь, хирург допустил непоправимую ошибку. Полина собралась подать в суд и потребовать наказания врача. Борис, придя в себя после нескольких суток реанимации и узнав о случившемся, строжайшим образом запретил дочери это делать: «Если бы Бог не попустил, этого бы не случилось». Когда виновный врач зашел к нему в реанимацию, Борис первым протянул ему руку для приветствия. Потом не раз повторял дочери: «Пойми, ведь он хороший врач. Никакой врач не хочет принести своему пациенту вред. Если так случилось, значит на то была воля Божия. Не надо наказывать этого человека».
Мама с дочкой любили отца каждой клеточкой души. Несмотря ни на что, они продолжали истово молиться о чуде его выздоровления. Как-то, забывшись коротким сном у кровати отца, Полина увидела поезд, несущийся на огромной скорости. Сверху лежал умирающий отец. Потом она увидела его лицо с измученными глазами, и он попросил: «Ну, отпустите меня… отпустите».
Случилось так, что перед смертью Бориса, его жена вышла на несколько минут из палаты. У постели осталась только дочь. Казалось, он только и ждал этого момента. Стал тяжело и глубоко дышать. Полина поняла: папа умирает. Вот и последний вздох.…Нет, этого не может быть! Девушка стала не просто кричать, а орать на всю больницу: «Папа, дыши, дыши, папа…». Вдруг кто-то прикрыл ей рот, и она увидела, как что-то светлое промелькнуло возле нее. А в душе разлилось чувство небесной радости и глубокой внутренней тишины и мира. «Посмотри, как мне хорошо», – услышала она внутри себя….
…Панихиду по Борису служил митрополит Антоний Сурожский, книги которого Борис так любил читать. Увидев во сне своего отца весёлым и радостным, Полина спросила: «Папа, ты разве жив, мы ведь тебя похоронили?». «Конечно, жив» – ответил отец. «А когда мы с тобой встретимся?» – «О, ты не спеши, у нас с тобой ещё всё впереди».
Что я могу сказать об этом человеке? Что он творил какие-то подвиги аскетизма, молился ночами, строго постился – нет, этого не было. Что он был безгрешным человеком, тоже нет, грешил, но и каялся, причащался. Безусловно, верил в Бога и как мог старался жить по заповедям. Это правда. Я верю, что он спасён.
Как-то раз я вспомнил, что Борис обещал мне помочь в одном важном для меня деле, но не успел. Я только вспомнил про себя об этом обещании, и даже вслух никому не говорил об этой мысли, как сразу же позвонила его дочь и исполнила то, что обещал отец. Хотя я знаю, что он с ней на эту тему вовсе не разговаривал. Но Борис всегда был человеком слова, и даже с того света он выполнил свои обещания…
