Бессмертная центурия святого Маврикия: победить Зверя

Гай Галерий Валерий Максимиан, римский император, небеспричинно заслужил себе сомнительную славу человека коварного, властного, жестокого и бездушного. Если без первых трех качеств во времена Римской империи занять трон было практически невозможно, то из-за последнего, а еще из-за его лисьей хитрости, маниакальных садистских наклонностей и привычек, Галерия боялись не только слуги и подданные, но и даже собственные солдаты. Лактанций (250-325), писатель-современник императора, христианский Цицерон, как потом окрестили его ренессансные гуманисты, даже не называл правителя по имени: писал просто и лаконично – Зверь. И события из истории Церкви Христовой подтверждают, что писатель был близок к истине.

...Утро в Апамее, восточной римской провинции, для Максимиана началось не очень хорошо: сначала рабыня, которая всю ночь пыталась утешить и развлечь его, неосторожно повернулась и вылила кубок с вином прямо на живот императору. Когда уставший от бессонной ночи и любовных игр правитель наконец сомкнул веки, примерещилось что-то кровавое и страшное. Прямо в душу смотрели глаза Натальи, жены одного из тех неугомонных христиан (Адриан, кажется, его звали), когда она стояла на арене, прижимая к груди отрубленную руку мужа. В ее взгляде не было ненависти, но он прожигал сердце дотла. Максимиан тогда не выдержал и отвел глаза. И вот опять...

Император резко поднялся и сел на ложе. Он был мужчиной могучего телосложения, огромного роста и силы. На его портретах и до сих пор видны легкие, почти неуловимые черты, характерные для восточноевропейцев – смуглая кожа, прямые черные волосы, особая форма рта. И в характере у него тоже было что-то монгольское.

Лактанций так описывает Галерия: «Он был статен, с полным телом, ужасно тучным и отечным. Наконец, словами, поступками и страшным взглядом он был кошмаром для всех. Тесть тоже чрезвычайно боялся его...»

...Максимиан взялся за голову – в висках шумело, значит сильно перебрал с молодым вином. Хотя в последнее время император и сам замечал свою нездоровую страсть к сладкой чаше. Он даже издал указ, по совету префекта, чтобы никто не выполнял его приказов, отданных после трапезы.
В дверь робко постучали. Вошел жрец. Не поднимая глаз, протараторил:

– Пора, мой господин, привели военачальника Маврикия и тех непокорных воинов, что с ним.

Галерию ужасно не хотелось никуда идти. Ему смертельно надоели все эти христиане, их Бог, их упрямство и фанатичность. Все самые страшные свои фантазии, всю ненависть император реализовал во время их допросов. А они шли на смерть с именем Господа на устах, и Максимиан никак не мог понять: как, ну вот как можно умирать за Того, Кого никогда не видел и не увидишь? Неужели такой может быть вера? Димитрий Солунский, Адриан и Наталия Никомидийские, Кир и Иоанн бессребреники, Екатерина Александрийская, Феодор Тирон, Никомидийские священники Ермолай, Ермипп и Ермократ, египетские мученики Маркиан, Никандр, Иперехий, Аполлон, мелитинские мученики Евдоксий, Зинон и Макарий... Сколько их было? Центурия? Триба? Легион? Император и не считал.

До ноги искореню! – кипело в затуманенном мозгу тирана.

Максимиан вышел на лестницу. Перед ним стояла группа мужчин. Правитель невольно залюбовался ими – настоящие воины императора: как на подбор – высокие, плечистые, мускулистые, загоревшие под щедрым солнцем сирийской Апамеи.

«Перед тобой христиане», – навязчиво напомнил внутренний голос. Император перевел дух. – Так, значит, военачальник Маврикий и семьдесят его воинов. Среди них – и сын Маврикия, Фотин, – вспомнил вчерашнюю кляузу жреца. В памяти всплыли имена воинов – Феодор, Филипп... – Да ну их, – сквозь стиснутые зубы простонал правитель. А в голове шептало: – Одаренные почестями и обогащенные твоими великими дарами, презирают богов наших, противятся твоей великой и непобедимой власти – они прельстились обманом христианским.

Не приносят жертвы богам, отказываются поклониться идолам, даже освященной пищи не принимают, – шепот в голове оказался голосом хромого жреца, который из-за плеча напоминал историю Маврикия и его воинов.

Максимиан еще вчера велел приготовить судилище на месте для зрелищ, называемом Амаксика, между северными городскими воротами. Это место выбрал для того, чтобы весь народ мог видеть суд; сюда и повелел он привести непокорных. Император огляделся вокруг – собралось немало жаждущих зрелищ, даже девушки – и те не оставались дома. Император тяжело опустился на трон судилища и громко начал:

– Мы надеялись, Маврикий, что вы, как люди, не оставленные нашей царской милостью, жалованием и удостоенные от нас высших почестей, будете следовать нашему благочестивому примеру и своими мужественными делами и мудрым наставлением вразумите тех, кто отвергает наш закон. Но мы слышим, что вы делаете как раз наоборот, – не только не утихомириваете тех, кто восстает против нашего закона, но и сами являетесь противниками наших всесильных богов; если только есть правда в том, что нам сообщили о вас.

Маврикий, мужчина лет пятидесяти, коренастый и, очевидно, опытный воин, закаленный в боях, сделал шаг вперед:

– Царь, та обида, которую мы наносим бездушным богам вашим, готовит нам славный венец победы у истинного Бога нашего. Мы не унижаем, не презираем, как ты полагаешь в своем безумии, Бога, Который создал нас, но прославляем Того, Кто единственный истинный Бог, Кто создал небо и землю, море и все, что в них. И не подобает называть богами скверных и нечистых бесов, вводящих людей в гибель, и идолов их глухих, слепых и равнодушных.

Максимиан едва не подавился глотком вина, чашу с которым услужливо подал раб.

Этот человек, который стоял впереди своих воинов – таких разных и, из-за одинаковой униформы, таких по-братски похожих, – смотрел на Максимиана так, как никто до сих пор. Император знал разные взгляды: мольбу, рабскую покорность, лакейство, заискивание, уважение, боязнь, читал в глазах страх, желание, похоть, ненависть, но это спокойствие и уверенность военачальника Маврикия выводили правителя из равновесия. Нет, он и раньше видел спокойные и уверенные взгляды – так смотрят люди царской крови, но глазами Маврикия, казалось, созерцал сам Бог христиан – странный, величественный и совершенно непонятный для язычника. Максимиану стало жутко. Воины плечом к плечу стояли за спиной своего военачальника, молчаливо соглашаясь с его словами, а Маврикий продолжал дальше:

– Никогда никакой чести я не принимал от богов ваших и не хочу почитать их. Ибо кто из людей, знающих о Боге, захочет воздавать почитание бесчувственным вещам?

Воины одобрительно кивали.

– Неужели все семьдесят – безумцы? – пульсировало в мозгу Максимиана. – Кто же вас, братья, прельстил и внушил вам мысли отступить от спасителей наших, богов, и разделять заблуждение людей, которые чтят Распятого Человека, какого-то злодея? – подлил он елея в голос, обращаясь к воинам. Ряды их расступились, и вперед выступили двое.

– Феодор и Филипп, – подсказал жрец.

– Нечестивый мучитель, – уверенно начали воины. – Мы не только не заблуждаемся сами, но и тебя желаем освободить от заблуждения, от которого избавились, поклоняясь единому истинному Богу – Отцу и Единородному Сыну Его Господу Иисусу Христу нашему – истинному Богу и Божией Премудрости и Святому Его Духу, Который вдохнул в нас познание и разумение, чтобы мы могли исповедовать Единосущную Троицу. Мы брезгуем нечестивой верой твоей, оставляем звание временного воина, чтобы нам удостоиться быть воинами Бога, Царя Сил.

– Снова та же песня, разговора не получится, – понял Галерий. И поступил так, как часто делают самоуверенные упрямцы, на глазах которых рушится такая привычная для них картина мира – выпятил губу и приказал:

– В темницу на три дня. Насухо.

Через три дня император Максимиан снова сидел на том же судилище у Амаксикийских ворот и велел привести святых мучеников; сюда же сошлись и все жители того города, чтобы посмотреть на суд. Мучитель, сдерживая свой гнев, ласково обратился к святым:

– Мужи, выберите себе то, что для вас полезно: подойдите и принесите богам жертвы, тогда получите жизнь и избежите горькой смерти.

Фотин, самый молодой из присутствующих, ответил удивительно звонким, как для голодного и жаждущего, голосом:

– Мы, царь, обдумали все как следует: послушай же нас внимательно...

Уже в этот момент, посмотрев в глаза юноше напротив, Максимиан понял, что ничего у него и у его палачей не получится. Только спокойствие в глазах воина было просто невыносимым. И он с отчаянием взмахнул рукой – дал волю палачам.

А те старались наперегонки: Маврикия и его собратьев безжалостно били, жгли огнем и терзали железными крючьями. Юношу Фотина, который твердо переносил пытки, усекли мечом на глазах отца.

Но и это жестокое испытание не сломило святого Маврикия: стоял, словно высеченный из скалы, и, казалось, обрадовался, что сын его сподобился мученической кончины.

У Максимиана еще была возможность остановиться. В отличие от толпы, бушевавшей вокруг арены, он, и сам опытный воин, мог оценить настоящее мужество. Но ярость слепила глаза. Он придумал еще более изощренное истязание: мучеников отвели на болота, где были целые тучи комаров, ос, оводов, и привязали к деревьям, обмазав их тела медом. Насекомые жестоко жалили уже и так полуживых мужчин, да и жажда и голод за десять дней стали просто невыносимыми. Максимиан, который видел уже не одну сотню смертей мучеников, удивлялся: эти безумцы не переставали молиться и славить своего Бога.

– Надоело! Обезглавить их, – скучающим голосом проронил император. В ту же ночь останки мучеников местные христиане собрали и похоронили с почестями.

А Гай Галерий Валерий Максимиан, римский император, прожил еще пять лет. Зимой 311 года правитель тяжело заболел и, считая, что болезнь была послана в наказание Богом христиан, обнародовал эдикт от 30 апреля 311, которым вновь разрешались их молитвенные собрания. Очевидец пишет, что во время подготовки празднования виценалий, торжеств по случаю 20-летия восхождения на престол, Галерий слег. Лактанций так описывает его болезнь: «У него возник злокачественный нарыв в наружной части гениталий, который расходился все дальше. Врачи вскрыли и залечили его. Но зарубцевавшаяся было рана прорвалась, а кровотечение из разорванной вены грозило смертью. И все же кровь с трудом удалось остановить. Пришлось лечить снова, пока, наконец, не появился рубец. Однако от малейшего движения он снова открывался так, что крови выходило больше, чем раньше». Историки свидетельствуют, что правитель-тиран заболел одной из форм рака гениталий. Так закончилась жизнь Зверя – императора, который своей бесславной кончиной проиллюстрировал апостольское: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь» (Рим. 12:19).