Война как малое Богоубийство

Нет ничего ценнее человеческой жизни. Нет ничего ценнее той тайны, постигнуть которую не удалось еще никому: тайны союза души и тела. Рыская в чувственных вещах и явлениях, которые всегда рядом с нами, мы не найдем ничего трагичнее и в то же время величественнее, чем жизнь человека – образа и подобия Божия.

Действительно, разве не трагедия – жизнь человека, которого смерть застала врасплох – не подготовленным к ней; жизнь, для которой уже нет покаяния и раскаяния, ведь: «Яко несть в смерти поминаяй Тебе: во аде же кто исповестся Тебе?» (Пс. 6:5). Пока человек жив, до самого последнего своего издыхания, как наемник, пришедший в 11-й час (Мф. 20:12-16), он может принести достойный плод покаяния за свои грехи. Разве не трагедия то, что время покаяния заканчивается?

С богословской точки зрения человека можно назвать человеком только до тех пор, пока он жив. После смерти ни душа, ни тело по отдельности не представляют собой человека – они ущербны каждый по-своему: тело ущербно тем, что оно подвергается тлению; душа – тем, что она была создана Богом для тела и не мыслилась Творцом сама по себе. Разве не трагедия жизнь, которая стала смертью? И нет ничего величественнее жизни человека, которую венчает смерть, предваряемая покаянием. Нет ничего величественнее жизни, которая стала подражанием Христу.

Смерть – это зло, враг человека (1Кор. 15:26), который вошел в этот мир преступлением Адама. Смерть – это трагедия, которой мы все расплачиваемся за непослушание Праотца.

В последнее время смерть стала чем-то обыденным, появилась «романтика смерти», ужаса и опасности которой мы еще не осознаем. Причем эта романтика распространилась даже в религиозной среде. И если нас уже не пугает смерть, то мы почему-то находим в ней нечто привлекательное, заслуживающее любования и восхищения, иногда пряча свои мысли за ширмой, казалось бы, правильно понимаемых слов Священного Писания: «Четна пред Господом смерть преподобных Его» (Пс. 115:6), «Для меня жизнь Христос и смерть – приобретение» (Филипп. 1:21).

И если слова из псалма мы понимаем, пренебрегая таким понятием как метафора (хотя псалмопевец здесь говорит, скорее, о закончившемся жизненном пути праведника, которым он прославил Бога, нежели о смерти как таковой), то слова апостола и вовсе вырваны из контекста. А ведь выше он говорит следующее: «При уверенности и надежде моей, что я ни в чем посрамлен не буду, но при всяком дерзновении, и ныне, как и всегда, возвеличится Христос в теле моем, жизнью ли то, или смертью» (Филипп. 1:20).

Я не буду посрамлен, потому что я прославляю Христа и тем, как я живу, и тем, как я умираю. Апостол говорит не о разлучении души от тела, которое он в другом месте именует врагом, а его жалом – грех (1Кор. 15:56) (иначе апостол просто противоречил бы сам себе); он говорит о проповеди в смерти – о мученичестве.

Итак, мы видим, что смерть – это совершенное зло. Смерть может быть естественной (парадоксально-естественной), а может быть насильственной, когда один человек убивает себе подобного и забирает то, что ему не принадлежит, – жизнь. Смерть ужасна. А когда она приносит на алтарь Прародительского непослушания больше всего жертв? Когда случается война.

Война – это безусловное и абсолютное зло, какими бы поводами она не прикрывалась и в какие бы священные одежды она не была облечена. Она зло, поскольку война – это убийство. Быть может, кто-то возразит и приведет слова из Катехизиса свт. Филарета Московского: «Не всякое лишение жизни есть законопреступление. Не является беззаконным убийством: когда преступника наказывают смертью по правосудию; когда убивают неприятеля». Но разве есть место для исключения там, где убийство приобретает характер массового?

А ведь война – это массовое убийство. Разве не в рассудке находятся люди, которые убивают себе подобных на войне? Напротив. Подчас приходится слышать такого рода оправдания от «христиан», которые чужды самому духу христианства: «Убийство на войне – не зло и не грех, ведь христианин убивает врага со смирением и христианской любовью, без гнева».

Вряд ли можно придумать более абсурдные вещи, облеченные якобы в веру. «Не знаете, какого вы духа» (Лк. 9:55), – сказал когда-то Спаситель и тем самым положил впредь предел человеческому жестокосердию. Психически здоровый человек не может убить себе подобного в спокойствии духа или же с молитвой на устах. Для того чтобы убить, необходимо сильное душевное волнение – аффект, необходима злость, которая ослепляет, или же необходимо психическое расстройство, которое стирает грани дозволенного.

Христианство смотрит на любое убийство как на грех: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому» (Мф. 5:38), – говорит Христос. Если мы станем оправдывать убийство на войне, то что нам мешает оправдывать мародерство, насилие и прочие грехи только лишь на основании того, что это происходит на войне? В Церкви не существует понятия военного положения: она не оправдывает грех, подстраиваясь под ту или иную эпоху или ситуацию. Заповеди и повеления Божии непреложны. Именно поэтому, взирая на проливаемую человеческую кровь, стенания и слезы матерей, жен, сирот, оставшихся без отцов, Церковь смотрит на войну как на великое зло, которое в самой своей сущности является явлением богопротивным.

Для любой войны есть причины: они могут лежать либо в области видимого, – какое-нибудь покушение, интервенция и т.д., – либо в области незримых и непостижимых путей Божиих, в области наказания за грех. Когда мы исследуем причину того или иного явления и находим ее, это значит, что найденная причина полагает конец явлению или же открывает путь к его ограничению. Но если мы посмотрим на начало самых известных войн и сконцентрируем свое внимание на видимых причинах (убийство эрцгерцога Фердинанда 1914, Глайвицкий инцидент 1939 и т.д.), мы убедимся, что видимые причины хоть и осознаются человеком, однако не полагают предел дальнейшим войнам. Значит, причину надо искать в другом.

Святитель Николай Сербский в своей замечательной книге «Война и Библия» пишет такие слова: «Не существует ни одной философии войны, которая могла бы дать удовлетворительные ответы на вопрос об ее причинах и предвидеть победу той или другой воюющей стороны. Только Библия может дать такие ответы и сделать такие предсказания. Потому что, кроме Библии или Откровения, нет ни одной более современной книги о войне, о причинах ее и ее вероятном исходе».

Казалось бы, имеем явное противоречие: война является злом, но больше всего о войне говорит Библия. Однако не стоит делать скоропалительных выводов, ведь Библия также много говорит и о грехе, и намного более, чем о войне, – неужели это значит, что грех являет собой нечто положительное? Именно область вещей невидимых, размышление о ведении духовной жизни, о грехе и его последствиях и представляют собой подлинные причины войны, тот путь, который ведет к его верному осмыслению. «Первоисточник всех последующих войн, – пишет свт. Николай Сербский, – в освещении Святого Божиего Откровения понимается так: 1) существует неумолимый закон греха; 2) война человека против человека есть следствие войны человека против Бога; 3) войну родителей против Бога продолжают дети, восставая один на другого; 4) милость Творца смягчает закон греха и этим делает возможным продолжение жизни человеческой на Земле».

В мире ничего не происходит просто так. Существуют непреложные Божественные законы и существует наказание за их несоблюдение. Существует причина и существует следствие. Христианство никогда не понимало наказание как месть или как слепое удовлетворение справедливости. Любое божественное наказание является проявлением любви Бога к людям и желанием их исправления. Причина войны – человеческий грех. Это целиком и полностью перекликается с апостольским словом о смерти: «Жало же смерти – грех» (1Кор. 55:56). Иначе говоря, война как массовое убийство и вестница смерти – это следствие греха и в то же время – стимул к покаянию.

«Обратили ли вы внимание, – пишет святитель Николай, – на то, что во времена судей израильских грехи самого народа вызывали войну и являлись причиной поражения? Как мухи слетаются на рану, так и соседние племена нападали на духовно израненный израильский народ».

Помимо всего прочего, война – это еще и показатель своего времени. Ее наличие или отсутствие может прямым образом указать на историческое время, в котором находится тот или иной народ или государство. У В.С. Соловьева в его философском сочинении «Три разговора» (1899 г.) мы натыкаемся на такое размышление: «Сказать в скобках, меня удивляет, что некоторые современные философы трактуют о смысле войны безотносительно ко времени. Имеет ли смысл война? Вчера, может быть, имела смысл везде, сегодня имеет смысл только где-нибудь в Африке или в Средней Азии, где еще остались дикари, а завтра не будет иметь смысла нигде. Замечательно, что параллельно потере своего практического смысла война теряет, хотя и медленно, свой мистический ореол».

Наряду с историей, весьма примечательно здесь указание на ложный мистический смысл войны. Это совершенно верное замечание, поскольку Церковь Христова, Церковь Нового Завета просто не может облекать войну и прочие подобные ей греховные вещи в одеяние святости и священности. Неужели у нас повернется язык называть массовое убийство людей тем словом, которое следует относить в первую очередь к Творцу всяческих? – «Я – Господь Бог ваш: освящайтесь и будьте святы, ибо Я свят» (Лев. 11:44).

Война – это действительно показатель своего времени, и как жаль, что в эпоху современности, в эру прогресса и торжества знания, во время всеобщей доступности информации и просвещения, люди продолжают оставаться «не в своем времени».

«Вeликoe иcтopичecкoe знaчeниe вoйны кaк глaвнoгo ycлoвия пpи coздaнии гocyдapcтвa – внe вoпpoca, – пишет Соловьев. – B дpeвнocти и в cpeдниe вeкa, кoгдa миp eвpoпeйcкoй кyльтypы был лишь ocтpoвoм cpeди oкeaнa бoлee или мeнee дикиx плeмeн, вoeнный cтpoй тpeбoвaлcя пpямo самосохранением. Былo нyжнo вceгдa быть нaгoтoвe к oтpaжeнию кaкиx-нибyдь opд, ycтpeмлявшиxcя нeвeдoмo oткyдa, чтoбы пoтоптaть cлaбыe pocтки цивилизации. Ho тeпepь ocтpoвaми мoжнo нaзвaть тoлькo нeeвpoпeйcкиe элeмeнты, a eвpoпeйcкaя кyльтypa cтaлa oкeaнoм, paзмывaющим эти ocтpoвa. Haши yчeныe, aвaнтюpиcты и миccиoнepы вecь зeмнoй шap oбшapили и ничeгo гpoзящeгo cepьeзнoю oпacнocтью для кyльтypнoгo миpa нe нашли. Вoинcтвeнныe вapвapы, кaк тypки или япoнцы, цивилизyютcя и тepяют cвoю воинственность».

Воинственность теряется тогда, когда приходит цивилизация. Война теряет смысл, когда общество становится культурным в смысле причастности культурным ценностям своего народа и в первую очередь духовности. Что же можно говорить о нас, для которых Православие – это культурообразующая религия, которая была с государством во все время его становления и развития? Что можно говорить о христианах, которые отреклись от своего высокого имени и призвания и пошли путем эскалации и массового убийства, которое прячется за маской войны?

Для Православных государств война – это еще и трагическое событие, которое необходимо осмыслять в рамках понимания природы Церкви Христовой. В богословской литературе можно встретить массу различных определений Церкви, но ни одно из них не является полным. Церковь всегда мыслится неотделимо от Евхаристии. Без Евхаристии нет Церкви. Это положение больше известно, как «евхаристическое богословие» и наиболее полно было развито прот. Н. Афанасьевым.

Однако известный богослов и церковный писатель митр. Антоний Сурожский мыслит о Церкви шире, чем просто как о Евхаристическом собрании: «Церковь больше, шире, чем Евхаристия, Церковь содержит Евхаристию, но Евхаристия не есть итог всего, что есть Церковь». Это размышление открывает нам путь к исключительному мистическому пониманию природы Церкви. Мы знаем, что Церковь – это мистическое Тело Богочеловека. Когда же мы говорим о Церкви, мы мыслим ее как общину и только.

Но вспомним слова священника из последования Таинства Евхаристии: «Раздробляется и разделяется Агнец Божий, раздробляемый и неразделяемый, всегда ядомый и николиже иждиваемый». Далее обратимся к апостолу Павлу: «Разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы?» (1Кор. 6:15) и далее: «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, Которого имеете вы от Бога» (1 Кор. 6:19).

Все верущие во Христа, просвещенные благодатью Таинств Крещения и Миропомазания, живущие полнотой церковных таинств – Церковь. Но это далеко не вся мистическая составляющая природы Церкви: каждый отдельный верующий – это также вся Церковь; он в Ней и он – это Она; и в то же время он не может быть отдельно от Нее. Пока мы в Церкви и с Церковью, мы все – Церковь.

В свете вышесказанного замечания любое убийство человека как образа и подобия Божия – это малое Богоубийство, которое таинственно отражается на всей Церкви, ведь таким образом ее члены сознательно идут по пути греха, направляя свою волю на путь зла и забывая призыв Спасителя: «Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный» (Мф. 5:48). Может ли Храм Духа Святого использовать свои силы – «члены Христовы» – в делах греха? Обитает ли Дух Святой в человеке, который убивает себе подобного? Ведь разорить Храм Божий, по слову апостола Павла, можно не только развратом, но и буквально, физически – умертвив его. «Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас? Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог: ибо храм Божий свят; а этот храм – вы» (1Кор. 3:16-17), – говорит апостол.

Именно поэтому Православная Церковь молится о мире и прекращении междоусобицы. Именно поэтому Церковь как чадолюбивая мать молится о том, чтобы люди прекратили сеять смерть и пошли по пути Евангелия. Не силой, а правдой, которая есть Слово Божие, можно преодолеть любой конфликт и разделение. «Beдь нeдapoм o Poждecтвe в цepквax пoeтcя: «Ha зeмлe миp, в чeлoвeцex блaгoвoлeниe». Этo знaчит, чтo миp нa зeмлe бyдeт тoлькo тoгдa, кoгдa мeждy людьми бyдeт блaгoвoлeниe», – пишет В.С. Соловьев.

Не оружием, а молитвой и покаянием, искренним желанием исправить свою жизнь мы можем прекратить войну, которая отбирает жизни тысяч людей. Но люди не хотят идти по пути покаяния и молитвы; между молитвой и мечом они избирают меч – и это как нельзя лучше показывает то, что война не от Бога. Да, она – Его попущение за грехи, но она – не Его творение.