«Пикасо́»: тетя Маша и бессонная ночь отца c сыном

Время действия: 1987 год

Место действия: Киев

Действующие лица: Кирилл Булатов, Миша Каминский, подростки 12-ти лет.

Своих он нашел на том же месте. Они с азартом резались в карты.

 – Ты где так долго? Мы уже волноваться начали, – спросила мама с легким упреком.

– Да так, гулял, – неопределенно ответил Кирилл.

Он сел на подстилку, сунул ступни в горячий песок и стал смотреть на игру в волейбол. Однако мысли его были о другом. Он думал о храме и мальчике, которого там увидел. Интересно, зачем он его догнал? Чтобы сообщить, что Бог есть? Странный. А может, и вправду есть? Ведь должно же что-нибудь быть.

«Да, наверное, что-то есть».

*   *   *

Вечером у тети Любы собрались гости. Кроме Булатовых, был еще сопровождавший их на пляж знакомый, дядя Женя, и какая-то подруга тети Любы с мужем.

Их представили друг другу. Подругу звали тетя Маша, ее мужа – дядя Володя. Тетя Маша была очень веселая и болтливая.

Пока женщины занимались приготовлением блюд и сервировкой стола, мужчины курили на балконе и обсуждали какую-то очень серьезную проблему мирового масштаба.

За столом было весело. Все активно ели, пили и пьянели. Мужчины – от водки, женщины – от вина, но все примерно в одинаковой степени. Кириллу не наливали, и ему было немного досадно.

Тематика беседы по ходу застолья, как водится в таких случаях, прогрессировала от конкретных вопросов к глобальным. Когда приступили к десерту, разговор зашёл о религии, теме для советских людей новой, но в которой все делали вид, что вполне разбираются.

Говорили с жаром, спорили. Кирилл поначалу пытался следить за ходом мысли, но вскоре понял, что это бесполезно. Только врезалась в память одна фраза, сказанная тётей Машей:

– Если Христос и есть, то пусть себе будет. Не возражаю, – сказала она, облизывая бисквитный крем с пальца. – Но только с одним условием. Пусть Он будет сам по себе, а я сама по себе.

Кирилл ничего на это не сказал, да это и не требовалось, но его двенадцатилетний ум запротестовал.

«Если Бог есть, то мы не можем жить сами по себе. Это… это… так нельзя… Сами по себе… Впрочем, Бога же все-таки нет… наверное».

*   *   *

Вечером пономарь Миша долго не мог заснуть. Он сделал самое важное открытие в своей жизни: «Бог есть»!

С этим открытием он жил сегодня весь день. С той встречи с таким же как он мальчиком в храме. Это открытие его распирало. Оно не умещалось в сердце. Хотелось вот прям сейчас, ночью, высунуться из окна и закричать что есть сил на весь город:

– Люди-и-и!!! Бог есть!!!

Жаль, не поймут. Обидятся, наверное, что Бог есть и мешает спать. Но все же хоть с кем-нибудь, хоть с какой-нибудь живой душой, а хотелось поделиться этим сокровенным, тайным знанием, которое открылось ему сегодня.

 Жертвой этого неуемного желания стал отец. Миша прошел в комнату, где он спал, и стал трясти его за плечо.

– Пап… пап…

– Что? – сквозь сон отозвался папа.

– Я хочу тебе что-то сказать.

– Говори, – папа совсем не хотел просыпаться. Он пытался, не приходя в сознание, что-то ответить своему нетерпеливому чаду и опять крепко заснуть.

Накануне папа отслужил вечерню, затем еще час исповедовал людей. Потом беседовал с каким-то мужиком, которому ну о-очень нужно было поговорить с батюшкой. После этого приготовил в церкви все, что нужно к завтрашней службе. Придя домой, он помог маме накормить и уложить спать детей. Почитал младшим сказку на ночь. Потом надо было вывести пятна воска с епитрахили, потом подготовиться к проповеди. Затем прочитать вечерние молитвы и правило ко Причастию. К сему добавлялось двести молитв по четкам: «Спаси Господи и помилуй чад моих: Михаила, Сергия, Ольгу и Андрея, и даруй им познание истины». Эту молитву он читал каждый день вечером, обычно уже засыпая от усталости.

В тот день четки также несколько раз выскальзывали из его рук. Наконец он домолился и мертвый от усталости рухнул на диван. А через десять минут он услышал, как его трясут за плечо и зовут:

– Пап… пап…

– Что?

Мишу не устраивал полусонный отец, он хотел его разбудить по-настоящему, ибо то, что он хотел ему сказать, не годилось говорить в полусне.

– Говори.

– Нет, папа, ты вставай… вставай… – Миша потянул отца за руку и тот сел на диване, потирая глаза.

Наконец папа таки сбросил с себя остатки сна и с досадой спросил:

– Ну, чего тебе?

– Знаешь, папа, – Миша смотрел на отца глазами, из которых струился свет. – Бог есть! – свет в глазах стал еще ярче.

Еще бы, ведь он поведал великую истину! Поведал не кому-нибудь, а настоятелю храма, митрофорному протоиерею Александру, кандидату богословия и просто своему любимому папе.

Первым желанием отца было бухнуться опять на диван, пробормотав что-то вроде: «Да, да. Хорошо, сынок». Если бы не этот свет в глазах двенадцатилетнего ребенка. Его сына. До отца вдруг дошло, что это именно то, о чем он молился все эти годы, ради чего бубнил по четкам, засыпая: «Спаси Господи и помилуй чад моих…».

Отец обнял Мишу и сильно прижал к груди. Они поняли друг друга. А потом уже оба не могли заснуть. Проговорили всю ночь. Папа рассказывал о себе, о своем детстве и юности. Как он также пономарил и читал в церкви, как встретился с мамой. Миша тоже что-то рассказывал. Они смеялись, вспоминали и мечтали.

И только под утро, когда уже надо было собираться в храм, Миша задал отцу вопрос, на который он не смог ответить:

– Папа, а как другому человеку можно сказать, что Бог есть?

Продолжение следует…