Нестоящая находка. История спасения одной плащаницы
В преддверии скорого Светлого Христова Воскресения, когда в храмах для поклонения выставлены многочисленные Плащаницы, хочу рассказать историю спасения одной из них.
– Выйди на минуту. Срочно, очень надо.
Выхожу. Олег, взъерошенный и очень серьезный, открывает заднюю дверцу своей машины и показывает лежащий на сидении белый строительный мешок.
– Я тут взял у знакомого, у него на чердаке всякое валяется. Он отдал, но сказал, что если это стоящее, то чтобы батюшка его поминал потом.
Олег почти всегда говорит сбивчиво, а сейчас еще и таинственно. Мешок из машины доставать не стал. Оглянулся вокруг, залез по пояс внутрь, достал из мешка что-то и разложил на сидении.
– Ну?
– Плащаница, середина или конец 19 века, – говорю. – Это средник от нее.
– Ты там прямо знаешь, 19-го? Поехали, покажем батюшке.
Я точно знала, что это 19 век, но спорить с Олегом бесполезно. Дозвонились до отца Андрея, настоятеля храмов Агапита и Луки в Пушкинском парке. Поехали.
– Ну? – спрашивает Олег теперь у отца, раскладывая на диване свое «сокровище».
– Да с этим ничего не уже сделаешь. Сожгите, да и все. – сказал отец.
– А как же, он же просил поминать? болеет он…
– Поминать будем.
Олег был расстроен, его «сокровище» оказалось совсем не ценным.
– Оставь мне, может что-нибудь придумаю, а спалить всегда успеем, – попыталась я утешить Олега.
Так у меня оказался строительный мешок с остатками плащаницы.
Историческая справка: Плащаница – предмет шитой церковной утвари. До 17-го века она представляла собой «воздУх» – плат, символизировавший плащаницу (покрывавшую Пречистое Тело Спасителя), которым накрывают Святые Дары во время Литургии. На воздУхе, употреблявшемся в Великую Субботу, изображалось снятие с Креста или положение во Гроб Спасителя. Со временем воздУх с сюжетом «Положение во гроб» обособился от других воздУхов, приобрел большие размеры и стал собственно той плащаницей, которую мы знаем теперь. Параллельно с этим оформился чин выноса и погребения плащаницы.
Чаще всего в Господских плащаницах используются два сюжета: «Положение во Гроб» – где вместе со Спасителем изображаются Богородица, апостол Иоанн, Иосиф, Ефрем и ангелы, иногда Мария Магдалина и «Господь во гробе» – где Спаситель изображается один.
Содержимое мешка, разложенное на рабочем столе, представляло из себя средник (середину) плащаницы «Положение во гроб».
Когда-то он был пришит на красный бархат, как большинство плащаниц 19-го века. Теперь же от бархата не осталось и следа. Видно, его быстро отрывали, потому, что плетеные шнуры, прикрывавшие место соединения фигур с тканью, в некоторых местах были надорваны, и вся композиция была сложена пополам и почти сломана чуть выше колен Спасителя.
Железные блестки окислились и позеленели, канитель запылилась, все было закапано воском от свечей. Когда-то золотные, а теперь совсем медные нитки (металл «накручивается» на хлопковую нить в виде тончайшей медной полосочки с напылением золота или серебра) во многих местах были порваны и потерты, а место ступней Спасителя было «зализано» до черноты.
Но лик самого Спасителя, несмотря ни на что, улыбался!
Вот и решилось – раз все это шитье совсем обычное, даже грубое – нитки толщиной с проволоку, никакой художественной ценности не представляет ни для кого, никто ничего не потеряет, а я, может быть, приобрету опыт. Тем более, что Кто-то здесь мне улыбается.
Работа
Первым делом надо было реставрировать живопись. За это взялись так и оставшиеся инкогнито реставраторы-прихожанки храмов Агапита и Луки, что в Пушкинском парке, которых один из отцов называл «девочками». Они довольно быстро привели живописные лики и руки в порядок, и стало явно видно, что все фигуры, глядящие на Христа – роняют слезы.
А как интересно было разбирать шитье!
Техника вышивки этой плащаницы называется – шитье по настилу. Детальки вышивки – нимбы, складки одежды, вырезаются из картона или из плотной ткани (в нашем случае из того и другого) отдельно, обшиваются золотными нитками и собираются в единую фигуру, а потом из фигур в композицию.
Видно было, что для упрощения (да и удешевления) работы, все делалось грубо – золотные нитки были толстыми, да еще и пришивались не по одной-две, а сразу целым пучком. Так быстрее покрывается шитьем большая площадь. А площадь нашей плащаницы была немаленькая – 140 см в длину и 60 см в высоту – и это только средник!
Для того, чтобы складки на облачениях были объемнее, мастерицы надрезали картон и подкладывали в разрезы толстые нити.
Долгая это была работа. Разбирать чужие ниточки, промывать их, где надо заменять и все время ощущать, что чья-то рука когда-то здесь уколола иголкой и вывела нитку наизнанку, а потом обратно… и так тысячи стежков.
Традиционно плащаницы вышивались в мастерских при монастырях, не обязательно монахинями, иногда девочками, взятыми на воспитание. Может быть, и эту плащаницу вышивали девчонки-подмастерья, уж больно качество шиться отличается от качества живописи.
Мир не без добрых людей
Работая над «реанимацией» шитья, я не была одна – советами мне помогали преподаватели и мастерицы питерской школы церковной вышивки «Убрус», в которой я училась когда-то. Они же помогали подобрать нужные материалы, доставали и передавали в Киев антикварные нитки.
Когда шитье было пересобрано заново, все ниточки пришиты на свои места, а лики вставлены в обрамляющие их нимбы, стал вопрос о каймах.
Дело в том, что плащаница условно делиться на «средник» и «каймы», то есть, кайму – полоску ткани, которая обрамляет вышитые фигуры. Каймы бывают разные – орнаментальные, из красивых цветочных или геометрических узоров, и с буквами. Часто эти два вида совмещаются – вышитую композицию «обкладывают» узором и буквами тропаря «Благообразный Иосиф с древа снем Пречистое Тело Твое, плащаницею чистою обвив и благоуханьми, во гробе нове покрыв положи».
Каймы с буквами вышивать дело долгое, к тому же и материалов похожих нет, чтобы не выглядели каймы «чужими». Пошла я за советом к своей знакомой матушке Леониде из Флоровского монастыря.
Она щедро снабжала меня советами по шитью по настилу, в котором она большой мастер, и разными цветными камнями для украшения плащаницы. Матушка Леонида пошуршала немного в своих закромах и достала кучу конвертов – сказала: «На, посмотри, может пригодиться, там какая-то отпоротая кайма».
Я открыла конверты и увидела – шитые золотом узоры и буквы! Они были вырезаны прямо из бархата каймы, но вырезаны аккуратно, так что золотное шитье не было повреждено. И все буквы тропаря были на месте! Так что мне оставалось только привести их в порядок и пришить к новому бархату нашей плащаницы.
Вся эта работа велась потихоньку дома. Но, вот уже вырисовывается целая плащаница, а бархата-основы – нет. Бархат – вещь недешевая во все времена. Но и тут, мир не без добрых людей – матушка нашего отца (того, что посоветовал сжечь испорченный средник) поехала в магазин, и купила самого лучшего бархата цвета спелой вишни и много метров чудесной греческой бахромы.
Так у нас затеплилась надежда доделать плащаницу до Пасхи.
Времени оставалось совсем немного, чтобы успеть, понадобились помощники.
И они нашлись! Совсем не вышивальщицы, но бойцы! И очень скоро каймы заняли свое место вокруг средника.
Наступило Вербное воскресенье. Плащаница доделывалась и хранилась у моей подруги Аллы. Она счастливая обладательница огромного семейного обеденного стола, только на нем и можно было поместиться с нашей плащаницей – в готовом виде она имела размер 210 на 100 см.
Закончив нашу работу, мы освободили стол и уложили плащаницу на пол, прикрыв ее покровом, в ожидании, когда ее заберут в храм.
Сообщили об этом отцу Андрею, настоятелю храмов Агапита и Луки в Пушкинском парке, которым и предназначалась плащаница. Я не присутствовала при передачи плащаницы, но по рассказу Аллы, было это так: «Приехал отец. Быстро, по-деловому говорит – Давайте, где она у вас там. Мы провели его в комнату, открыли покров… Отец замер, потом упал на колени и заплакал. Приложился к плащанице, и мы приложились, упаковали и помогли вынести ее в машину».
В следующий раз мы виделись с плащаницей, когда ее вынесли на середину храма в Великую Пятницу.
Я смотрела на нее и каким-то удивительным образом чувствовала, что наш двухлетний труд принят, он растворился здесь, в воздухе храма, не оставив мне грусти расставания, а тихую радость и все понимающего, улыбающегося Христа.
