«Какой азият? Он наш!», или На поклон к целителю Пантелеимону

В начале августа, в 9-тый его день, в Дерманском Свято-Троицком монастыре всегда много народу – православные со всех концов Ровенщины спешат сюда, чтобы совместной молитвой почтить святого великомученика и целителя Пантелеимона. Торжественное богослужение традиционно под открытым небом, умилительное пение хора насельниц обители, многолюдный крестный ход, над которым плывет убранная цветами большая икона с частичкой мощей святого целителя, а как бонус – покой на душе и удивительное ощущение мира в сердце, – такой-вот бесценный подарок можно получить в этот день в Дермани.

В прошлом году накануне праздника я с Захарией, моим сыном, сидела на лавочке и грелась на августовском солнышке. Дело было перед вечерней, и мы ждали наших киевских друзей – семью врачей, которые каждый год, как и мы, приезжают в Дермань помолиться и попросить заступничества святого лекаря у Престола Вседержителя. Малыш рассматривал небольшую заламинированную иконку, которую я вручила ему с надеждой хоть на пару минут успокоить неуемного мальчишку. На соседней лавочке присели бабушки в белых платочках, наверное, местные, дерманские, прихожанки монастырского храма. Я вполголоса отвечала на тысячу Захаркиных «что» и «почему». Рассмотрев иконку, сын принялся расспрашивать о том, кто изображен на ней, за пятым разом наконец выговорив сложное «Пантелеимон».

– Сынок, история жизни этого святого очень интересна. Его папа был знатным язычником в городе Никомидии, – начала я рассказ.

– А где это? – нетерпеливо перебил Захар.

– Это в Малой Азии…
  
– Ты что это ребенка учишь глупостям всяким? – внезапно вмешалась в мой рассказ одна из старушек на соседней лавочке. Сердито постукивая палочкой, она неожиданно резво притопала к нам и села рядом с Захарией. Честно говоря, я не знала, как реагировать, и не совсем понимала, что из сказанного мной так разозлило на вид вполне себе миролюбивую бабульку. Загорелая, с живыми голубыми глазками на сморщенном личике, в белом платочке и платье в мелкий цветочек, она вопрошающе смотрела на меня, гневно сдвинув брови. Натруженными сухонькими руками с покалеченными артритом пальцами она опиралась на резную деревянную клюшку и была чем-то похожа на мою, светлой памяти, бабушку Надю. Рядом так же вопрошающе глядел Захария, не понимая, что происходит.
   
Миролюбиво улыбаясь, я повторила последнюю фразу:

– Святой Пантелеимон родился в городе Никомидии в Малой Азии, в семье… – оборвала на полуслове, ведь бабуля рядом чуть не подпрыгнула от возмущения, всплеснув руками.
  
– Ты что это со святителя да целителя нашего азията делаешь? Ишь, что выдумала! – серьезно прищурившись, пошла в словесную атаку старушка. – Наш он, на нашей земле родился. Вот не помню только, то ли на Черниговщине, то ли на Смоленщине. Или на Полтавщине? Михайловна, не помнишь? – обернулась к соседке и, получив одобрительный кивок, продолжила тираду:

– Выдумала такое, срамота! Басурманом каким святого Пантелеимонушку нашего сделала! У него же даже имя наше. А с виду такая примерная, интеллигентная, прям учительница, – обличала меня бабуля. – Какой он азият? Наш он! Он наш! – с видом победителя посмотрела на мою растерянную физиономию бабушка.

А я и вправду не знала, что сказать. Получилось прям как в одной из историй Натальи Сухининой, чьи рассказы я иногда читаю Захару. Оба моих соседа по лавочке – сын и старушка – неотрывно смотрели на меня. Еще две бабульки сверлили меня взглядами с соседней скамейки. Было и смешно, и немного неловко. Напряженную ситуацию внезапным взрывом радостного визга разрядил Захария и, сорвавшись с места, помчался навстречу отцу Иоанну, священнику с Ровенщины и нашему давнему другу. Подлетел, обнял, потом, спохватившись, чинно попросил благословения и, опять обхватив за шею, что-то зашептал на ухо. К нам батюшка подошел уже, видимо, в курсе ситуации, ведь благословив и меня, и бабулек, деловито примостился посерединке нашей честной, но взбудораженной компании. Минутку посидел молча, а потом стал рассказывать, не отрывая взора от креста на куполе монастырской церкви. Смотрел вперед так, словно был уже там, в первые века христианства, и видел все своими глазами.

– Он был такой молоденький, худенький, возрастом, как твой, Анна Григорьевна, Василий, когда император послал его на смерть… Родители души не чаяли в сыне, хотели, чтобы он вырос мужественным и бесстрашным юношей. Евсторгий, отец, назвал его Пантолеоном, что значит «по всему лев». Мать его, Еввула, была христианкой, но не успела воспитать в правой вере сына – умерла очень рано.
  
– Ой батюшки! – охнула Анна Григорьевна. – Так наш Пантелеймон и вправду – азият, с этой, как ее, Вифании? Вот беда мне, старой дурехе, набросилась на ровном месте. Прости меня, деточка! – едва не плакала старушка, поглаживая мою руку. Я молча приобняла бабулю и вместе с ней стала слушать рассказ батюшки. Знакомые для меня события воспринимались как-то по-новому.
  
– Отец отдал способного мальчика в начальную языческую школу, а после – на обучение к знаменитому в Никомидии врачу Евфросину. Вскоре о талантах Пантолеона стало известно императору Максимиану. Тот пригласил умного, красивого, красноречивого, к тому же, как сейчас сказали бы – профессионального юношу к себе, служить придворным врачом. Вокруг буйствовало язычество, но, видимо, молитвы матери Пантолеона, святой Еввулы (мы чтим ее память в марте), были услышаны Господом. Юноша познакомился с пресвитером Ермолаем, жившим тогда в Никомидии. Тот рассказал пытливому врачу о христианской вере, и это тронуло сердце Пантолеона. Как-то раз юноша увидел на улице уже мертвого ребенка, которого укусила ядовитая ехидна. Пантолеон стал истово взывать ко Господу о воскрешении умершего мальчика. Лекарь уже решил: если Всевышний внемлет его мольбам, он примет святое Крещение. По молитвам Пантолеона ребенок ожил, а ехидна разлетелась на куски на глазах у изумленных прохожих. Так Пантолеон стал Пантелеимоном, что значит всемилостивый. Вскоре после сына Крещение принял и его отец, Евсторгий, так же уверовав. Был случай, когда на его глазах Пантелеимон, призвав Господа, исцелил слепца. Он вообще прослыл безвозмездным и бескорыстным целителем, посвящая все свое время страждущим, больным, сирым и убогим. Именем Иисусовым он помогал всем обращавшимся к нему, и приходил к нуждающимся, где бы они ни были. Посещал в темницах узников, лечил их от ран. Скоро городские врачи остались без работы – все хотели лечиться у Пантелеимона. Завистники оклеветали молодого лекаря и донесли Максимиану, что тот помогает христианским узникам.
  
Я исподтишка посмотрела на бабулек. Те сидели, как зачарованные, и слушали батюшкин рассказ. Захарка (когда только успел) сидел на коленях у Анны Григорьевны и грыз печенье, слушая отца Иоанна. Тот как раз рассказывал о том, как Пантелеимон исповедал свою веру перед императором. Батюшка, эмоционально, словно все происходило на его глазах, воскликнул слова целителя: «Мой Бог – Иисус Христос! Верую!»
   
– А потом отказался принести жертву богам и исцелил расслабленного Именем Иисуса Христа. Обозленный правитель казнил исцеленного, а своего любимца отдал на муки. Господь явился своему верному и укрепил перед страданиями. Великомученика Пантелеимона пытали долго и страшно.
  
Когда батюшка сдавленным голосом стал пересказывать изощренные муки, которые претерпевал святой целитель, Анна Григорьевна схватилась за сердце:

– Вот, беда-то какая! Басурманы, как мучили бедного! – стала причитать. – А что же дальше, отче?

– А дальше, – улыбнулся батюшка Иоанн, – великомученик оставался невредимым и с дерзновением обличил императора. Тогда его бросили на растерзание диким зверям в цирке. Но даже звери лизали его ноги и отталкивали друг друга, стараясь коснуться руки святого. Присутствующие в цирке стали кричать: «Велик Бог христианский!», и воины императора тогда погубили много безыменных мучеников, принявших смерть за Имя Господне. Разъяренный Максимиан приказал отрубить голову и целителю.
  
Святого привязали к оливе на месте казни. Он стал молиться, когда один из воинов наотмашь ударил его мечом, но оружие, на удивление палачей, стало мягким и податливым, как воск. С неба послышался Голос, призывавший великомученика в Небесное Царствие. Пораженные воины упали перед святым на колени и взмолились о прощения, отказавшись продолжать казнь. Пантелеимон сам попросил довершить начатое и пообещал, что они снова встретятся. Воины рыдали, когда отсекали голову святому. Еще больший страх объял их, когда из раны потекло молоко, а масленичное дерево покрылось плодами. Многие присутствующие тогда при этой страшной казни уверовали во Христа. А тело святого, брошенное в костер, оставалось невредимым. Святые мощи его в небольших частичках сейчас находятся по всему православному миру. И в нас в монастыре тоже. Но это вы знаете и без меня, – отец Иоанн еще раз благословил нас и поспешил готовиться к вечерней. За ним посеменили старушки. Анна Григорьевна, правда, задержалась и пригласила нас после службы к себе на обед. Захарка радостно закивал:
  
– Мы же придем, правда, мам?
  
– Придем, спасибо вам, – не оставалось иного варианта и у меня. Анна Григорьевна, попрощавшись, пошла догонять подружек, а я еще несколько минут сидела, задумавшись. И вправду, если воспринимать глобально, святой Пантелеимон – он наш, родной. Как и все из великого сонма угодников Божиих. И чудный лекарь, чью память мы приехали почтить сегодня, и святитель Спиридон Тримифунтский, и святая мученица Татиана Римская, и преподобный Виталий Александрийский, и святая мученица Галина Коринфская, и Николай-угодник, архиепископ Мир Ликийских, – все они родные для каждой православной души. Ведь и у Господа нашего нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос, – пишет апостол в своем послании. Так почему же нельзя считать и столь чтимого нами великомученика своим, родным?

Сегодня, в продолжение хорошей традиции, мы, с помощью Божией, опять приедем в Дермань, к нашему, родному святому. Исповедуемся, причастимся, помолимся на праздничной Литургии вместе с многочисленными верующими. Приложимся к иконе целителя, поклонимся чудотворным образам Божией Матери – «Семистрельной», Казанской и «Троеручице», пройдем крестным ходом вокруг обители. Над нашими головами, убранная цветами и вышитым рушником, будет величественно плыть икона святителя Пантелеимона. А после богослужения вместе с Захаркой и нашими киевлянами пойдем в гости к нашей дерманской бабушке – Анне Григорьевне. Будем сидеть вместе с ее детьми за большим и дружным столом, а потом до темноты пить чай в беседке под виноградом. Бабушкин старший внук Василий (действительно, прав был отец Иоанн, он чем-то неуловимо похож на целителя с монастырской иконы – такой же кареглазый и кудрявый) принесет большую миску с пирогами. Будем не спеша лакомиться ими и разговаривать обо всем на свете. Я не стану спорить с бабушкой Анной, а Захария будет щебетать с ней о том, как долго мы ехали и что видели по дороге, и что скоро в школу, и о чем-то еще, а старушка будет гладить его по светленьким кудряшкам и по-доброму улыбаться всеми своими загорелыми морщинками. А над нашими головами на плетеной стене беседки возле Богородицы и Спасителя будет тихо мерцать иконка НАШЕГО святого, великомученика и целителя Пантелеимона.

Читайте материалы СПЖ теперь и в Telegram.