Лед и огонь: уроки сорока Севастийских мучеников
22 (9) марта Церковь вспоминает подвиг сорока римских воинов, около 320-го года принявших смерть у Севастийского озера.
В казармах было шумно и неспокойно, как в улье. Даже самые молчаливые и хладнокровные солдаты, умудренные опытом и закалившие дух в славных сраженьях, – даже они по нескольку раз переспрашивали и уточняли подробности, не способны принять неслыханной новости, что молнией облетела всех. Еще бы – 40 славных воинов римского XII Молниеносного легиона, Legio XII Fulminata, стоявшие в Севастии Каппадокийской, храбрецы, настоящая военная элита, дерзко отказались принести жертву богам, исповедав себя христианами.
Мы, стража из дворца военачальника, Агриколая, как и другие, не могли поверить в это. Было непонятно, во-первых, как этих храбрых не юношей, но мужей, вообще смогла привлечь эта странная религия – христианство, вера в Распятого Еврея. Христиане – они же не от мира сего, да и Господь их такой же. Ну что же, скажите на милость, это за всемогущий Бог, который сам умер вроде как за грехи других? То ли дело наши боги? Да на их статуи только взглянешь – уже чувствуешь их величие и свою ничтожность. А сколько славных побед нам даровал великий Марс…
Казалось бы, чудаки, принесите жертву богам и верьте себе в кого угодно, а они нет – заартачились.
Еще вчера мечи Молниеносного легиона сражались за империю, а сегодня 40 воинов, как последние трусы, отложили оружие в сторону и готовы принять смерть за свою веру. Казалось бы, чудаки, принесите жертву богам и верьте себе в кого угодно, а они нет – заартачились.
Правитель Агриколай был очень рассержен чудовищной выходкой дружины, но не мог без разрешения императора как-либо повлиять на наглецов. Вот и сейчас, на очередном допросе, пускал в ход все свое красноречие. Стоя за спиной военачальника, я и сам проникся уважением к этим воинам, так учтиво и подобострастно описывал Агриколай их мужество, молодость и силу.
Вот стройные ряды бунтовщиков, выстроенных перед военачальником: Кирион, Кандид, Домн, Исихий, Ираклий, Смарагд, Евноик, Валент, Вивиан, Клавдий, Приск, Феодул, Евтихий, Ксанфий, Илиан, Сисиний, Ангий, Аетий, Флавий, Акакий, Екдикий, Лисимах, Александр, Илий, Горгоний, Феофил, Дометиан, Гаий, Леонтий, Афанасий, Кирилл, Сакердон, Николай, Уалерий Валерий, Филоктимон, Севериан, Худион, Мелитон. Я невольно залюбовался: открытые светлые лица, чистый прямой взор, воплощение отваги и бесстрашия. Неужели они так бездарно загубят свои молодые годы и все то, что еще впереди – славу, почести, достойную жизнь?
Они… молились. Потом снова молились, а потом опять. Странные…
Но, похоже, похвалы и лесть военачальника подействовали только на меня – воины остались непоколебимыми в своих убеждениях. «Возьми не только наше воинское звание, но и жизни наши, для нас нет ничего дороже Христа Бога», – все, что услышал Агриколай от упрямцев. Несколько часов уговоров прошло впустую – уже к вечеру я заступил на дежурство под окнами темницы, куда бросили бунтовщиков. За годы службы мне пришлось повидать многих узников: я видел ужас безысходности и слезы отчаяния, сумасшедший смех и беспросветный ступор, но так, как эти воины, не вел себя на моей памяти никто. Они… молились. Потом снова молились, а потом опять. Странные… Какое соблазнительное предложение, думал я, – снискать себе честь и расположение самого императора, взамен всего-навсего отрекшись от Христа.
Где-то ближе к полуночи меня, каюсь, сморил холод и усталость – я задремал стоя, прислонившись к обледеневшей стене. Странный шум изнутри темницы заставил прийти в себя. Я заглянул в зарешеченное крошечное окошко и зажмурился от яркого света, что, казалось, мог ослепить. «Верующий в Меня, если и умрет, оживет. Дерзайте и не страшитесь, ибо восприимете венцы нетленные», – загремел сильный голос, идущий неоткуда. Со всей прыти я бросился к двери, пока я отпер тяжелую дверь узилища, там уже никого не было, кроме самих узников, сидевших в тусклых отблесках коптящих огарков.
Утро принесло новые вести: знатный сановник Лисий, прибывший в Севастию глубокой ночью, решил устроить показательный суд.
На рассвете страшный холод заставил меня поплотнее укутаться в плащ – вместе с другими стражниками мы грелись у огня.
Утро принесло новые вести: знатный сановник Лисий, прибывший в Севастию глубокой ночью, решил устроить показательный суд над непокорными воинами. «Для нас нет ничего дороже Христа Бога», – неизменным был ответ. Я внимательно наблюдал за лицами воинов в этот момент и, честно говоря, не мог поверить своим глазам: ни капли страха, сомнения или сожаления даже у самого юного из них – Мелитона. Что, какая сила движет этими мужами?
Неужели они совсем не боятся страшной смерти?
Неужели есть смысл умирать за свою веру?
На мои вопросы было некому ответить – в этот момент воины сбились в кучу – Лисий велел побить непокорных камнями. «Остановитесь!» – хотел закричать я! Поклонитесь сановнику, упадите в ноги военачальнику! Вы еще так молоды и вся жизнь впереди. Большинство из вас не познали ни сладости женских объятий, ни спокойствия семейного очага, ваши шеи не обвивали детские ручонки, папа – не слышали вы от сына или дочери.
Что же за незримая Сила ограждает этих бунтовщиков?
Крик замер в груди, а в воздухе засвистели камни. Я невольно отвернулся, уже представляя, как брызги крови и мозгов летят во все стороны. Но крик послышался совсем с противоположной стороны – это Агриколай размазывал по лицу кровавые слезы: все камни каким-то чудом пролетали мимо цели, а глыба, брошенная Лисием, разнесла пол лица военачальнику.
Что же за незримая Сила ограждает этих бунтовщиков?
Воинов опять бросили в темницу, а нам, вместо положенного отдыха, было велено носить дрова к бане на берегу Севастийского озера. Стоял трескучий мороз, и за неполный час работы я буквально окоченел. А когда узнал, для чего мы таскаем эти бревна – обледенело, кажется, и сердце. Я смотрел на искрящуюся на солнце застывшую озерную гладь и не мог совладать с собственными чувствами.
С одной стороны, мне, как верному слуге императора, чуждой казалась даже возможность ослушаться приказа. Да и, собственно, ради чего это делать? Зачем рисковать самим дорогим – жизнью – ради какого-то Иисуса, непонятно, когда распятого? Говорят, он и сам был государственным преступником, не покорившимся кесарю.
Утром следующего дня стал ясен ужасный план Агриколая.
С другой стороны, эти воины покорили меня своей силой и уверенностью. Они не были похожи на государственных преступников – напротив – в их глазах светилась особенная мощь. Любого из них я был бы горд назвать своим товарищем. И этот голос ночью – я никак не мог забыть его. Неужели мне все это только почудилось от холода и дремы?
Утром следующего дня стал ясен ужасный план Агриколая. Трещал лютый мороз, и военачальник ходил по обледеневшему берегу до макушки укутанный в мягкие меха. Рядом смешно семенил коротышка Лисий в рыжей лисьей шубе, привезенной, по слухам, из далекой страны на берегу Понта Эвксинского. В паре шагов од ледяной кромки пылала жаром баня – это для нее мы накануне таскали тяжелые бревна.
Сановники ухмылялись, слуги бледнели, а мне стало по-настоящему страшно. Стоял и ждал чуда: а вдруг? Когда же на берегу выстроилась ровная шеренга из сорока воинов – я перестал дышать. Они стояли, дрожа от холода, совсем раздетые – в чем мать родила. Их не привязывали и не сковывали, они не были связаны ничем, кроме веры в Бога и собственной воли.
Агриколай махнул рукой и зашелся в зверином гоготании – первый из воинов ступил на лед Севастийского озера. Под ногами мучеников ледяная корка хрустела и ломалась – потревоженные темные воды неохотно принимали посторонних. Так они и стояли – беснующиеся военачальники, укутанные в меха и изрядно подогретые горячим вином, – на берегу, и сорок несчастных бунтовщиков, открытые все ветрам, на нечеловеческой стуже.
Минуты казались вечностью, а привычное дело – нести стражу – нестерпимо мучительным. Под вечер, когда Лисий и Агриколай, под завязку наклюкавшись вина и продрав горло похабными выкриками, потащились во дворец, объекты их издевательств превратились в ледяные сосульки. А баня на берегу манила томным жаром, обещала покой, тепло и умиротворение. В полночь холод стал невыносимым. Мы перебрались поближе к пышущим теплом стенам. Ледяные статуи воинов посреди озера стояли неподвижно, и только доносящаяся молитва отличала их от замерзших истуканов.
Вдруг стройная шеренга пошатнулась – один из воинов не выдержал и бегом бросился на берег. Я распахнул ему дверь, но только переступив порог бани, он замертво упал прямо возле моих ног. Вокруг воцарилась звенящая тишина.
Неожиданно стало светло, лед растаял, и от водной глади стал подниматься пар, словно от хорошей горячей купели.
Мы боялись произносить что-либо вслух, но все и так было ясно: на долго этих несчастных не хватит. Мои собратья, разомлев от тепла и усталости, дремали, а мне не давало спать бешено колотившееся сердце. Поэтому картину, внезапно открывшуюся моему взору в третьем часу ночи, я поначалу принял за сонное видение: неожиданно стало светло, лед растаял, и от водной глади стал подниматься пар, словно от хорошей горячей купели. А над головами воинов, все также недвижимо возносивших молитвы посреди озера, появились сияющие венцы. «1, 2, 3…,38, 39», – в который раз пересчитывал я. Значит бежавший воин таки лишился своей награды. Решение созрело мгновенно.
Казалось, что это не я сбрасывал с себя одежду. «И я христианин», – нерешительно прошептал. «Что ты там бормочеш, Аглаий?» – недовольно зашевелился спящий сосед. «И я – христианин!» – набрав полную грудь ледяного воздуха, заорал я и помчался к мученикам. Мороз мгновенно сковал разгоряченное тело, но мне уже было все равно: пламень моей молитвы возносился ввысь. «Господи Боже, я верую в Тебя, в Которого эти воины веруют. Присоедини меня к ним, да сподоблюсь пострадать с Твоими рабами» – исступленно шептал.
Ничего не понимающие заспанные стражники в изумлении наблюдали, как сороковой венец опустился на голову их собрата, дополнившего число избранных…
Со времени кончины мучеников Севастийских прошло более 17 веков, но их голоса живы в «Завещании», собственноручно составленном ими в последнюю ночь в стенах темницы. И как пронзительно актуально звучат эти строки и для нас, христиан 21 века:
«Настоящее время – подходящее для желающих спастись: с одной стороны, оно предоставляет большой срок для покаяния, а с другой – безоговорочное деяние жизни (для тех), кои не откладывают на будущее. Изменения в жизни непредвидимы, однако прояви беспорочность Богопочитания, дабы, будучи охваченным ею, стереть тебе рукописание предыдущих грехов, ибо (Господь) сказал: «В чем найду тебя, в том и буду судить».
Итак, тщитесь быть непорочными в заповедях Христовых, чтобы избежать вам неусыпного и вечного огня. Ибо Божественный глас издревле вопиет, что «время уже коротко».
Время и вправду коротко. Сегодня перед каждым из нас, верных Церкви Христовой, стоит выбор: ледяное неприятие общества или теплая баня человеческого комфорта. И спрятаться от этого выбора, похоже, уже не удастся никому. Так было тогда, семнадцать веков назад, так происходит и сейчас. Да, другие масштабы, да, другие методы – но суть та же: одни Христа избирают, а другие отрекаются от него. Господь сеет нас сквозь сито испытаний, говорили святые отцы, и только Ему известно – кто останется, а кто упадет.
Можно всю жизнь прожить в ограде Церкви, а потом вместе с толпой закричать «распни!» – ведь так делают все. Можно прожить до глубокой старости в таком же глубоком равнодушии к вере, а потом стать ее исповедником. А кто-то, как благоразумный разбойник, лишь в последний час жизни осознает собственное ничтожество без Бога и делает свой выбор, падая в Отцовские объятья.
Пожертвовать своим спокойствием во имя веры, или пожертвовать верой ради своего спокойствия – выбор только за нами. И пусть молитвенное предстательство Севастийских мучеников будет нам в помощь.
