Можно ли с помощью искусства прийти к Богу?
Чаще всего этот вопрос возникает в среде творческой интеллигенции: в среде людей, которые, с одной стороны, пытаются выйти за рамки обыденности и устремить свой взор к чему-то высшему, бесконечному и совершенному, а с другой стороны, всё ещё связаны грузом человеческих представлений о прекрасном.
Вот и возникают в душе у этих людей многочисленные вопросы и сомнения на тему – зачем нужно искусство, если, как говорится в Писании, все дела людские «сгорят в огне» (2Пет, 3:10)? Зачем люди, на протяжении всей истории цивилизации, пытаются нащупать проблески гармонии в этом мире и мире духовном, пытаются выразить их в музыке, живописи, литературе и т.д.? Разве через это можно постигнуть Высшее-Абсолютное Совершенство, постижение Которого лежит выше возможностей нашего разума и человеческих чувств?
И опять же, вряд ли кто-то будет спорить о том, что искусство, без сомнения, обогащает, делает человека тоньше, настраивает душу на более высокие ощущения по сравнению с тем, что могут дать человеку чисто чувственные, плотские удовольствия. Именно на такой волне и возникают утверждения об абсолютной ценности человеческого творчества, апологетами которого, чаще всего, выступают люди, сами причастные к этой сфере. В их рассуждениях мы нередко находим полное приятие всего выходящего из-под пера художника, который видится ими как «демиург», как «творец-соработник Бога».
В том числе, иногда и в церковной среде приходится слышать мнения о том, что художественное творчество, в сущности своей, является высшей формой нашего уподобления Богу. Так, например, игумен Иоанн (Экономцев) в одной из своих книг призывал читателей «отказаться от суеверного страха перед возможной демонической природой творчества, ибо истинное творение всегда от Бога…» «Состояние творческого экстаза, – пишет отец Иоанн, – есть состояние обожения, и в этом состоянии творит уже не человек, а богочеловек» … «и поэтому личные слабости и прегрешения Пушкина «перестали существовать, они сгорели в очистительном огне творчества так же, как сгорают грехи святых подвижников в их молитвенном подвиге» (1).
Однако скептики вновь и вновь могут на это возразить тем, что нынешнее, современное искусство – это искусство упадка и разложения, что многие великие люди, чей творческий гений достигал буквально невиданных высот в различных творческих областях, по сути своей, были людьми порочными и, в определённой степени, безнравственными. Причём безнравственными не только с христианской, но и со светской точки зрения.
Сегодня эта проблема настолько остро стоит перед христианским сознанием, что нередко мы можем услышать мнения о том, что Православная Церковь оказалась неспособной к встрече с современной культурой:
«Церковь, преодолевшая за два тысячелетия ереси и расколы, пережившая гонения и безбожные власти, оказалась беспомощной перед примитивной, плоской и, в то же время чрезвычайно опасной агрессией современной культуры», – пишет художник, преподаватель МАРХИ Андрей Яхнин.
В том числе речь заходит и о том, что Церковь оказалась неспособной дать адекватную оценку не только искусству, во всех его проявлениях (в первую очередь, конечно же, современному искусству), но и в целом, оказалась неспособной дать адекватную оценку культуре как таковой.
Так, всё же, что же даёт человеку искусство? Давайте попробуем разобраться в этом вопросе, подойдя к его решению с христианских позиций.
Мертвецы духа, или что такое культура?
Если мы посмотрим труды отцов Церкви, то увидим в них очень много жёстких обличений тех явлений человеческой жизни, которые относятся к сфере искусства: театра, танцев, светской музыки, светской поэзии, живописи, литературы и много чего ещё. Подводя итог этим обличительным высказываниям отцов, свт. Игнатий Брянчанинов делает, по-своему, страшный и безжалостный вывод: «Мертвецы духа!», – так святитель назвал деятелей искусства в одном из своих сочинений:
«В размышлениях владыки Игнатия о мирской культуре отчётливо выделяются два момента: во-первых, культура преуспела в изображении зла и страстей, во-вторых, оказалась неспособной адекватно отражать духовные реальности. Владыка пишет, – «Люди, одарённые по природе талантом, не понимают, для чего им дан дар, и некому объяснить им это. Зло в природе, особливо в человеке, так замаскировано, что безболезненное наслаждение очаровывает юного художника, и он предаётся лжи, прикрытою личиною истинного, со всею горячностью сердца. Большая часть талантов стремилась изобразить в роскоши страсти человеческие. Изображено певцами, изображено живописцами, изображено музыкою зло во всевозможном разнообразии. Талант человеческий, во всей своей силе и несчастной красоте, развился в изображении зла; в изображении добра он вообще слаб, бледен, натянут» (2).
Конечно, для современного интеллигента слова владыки Игнатия звучат как приговор светской культуре, перечёркивающий все идеалы, которыми люди светские предают чуть ли не божественный смысл. И, всё же, этот вывод святителя звучит тем более странно, что сам владыка Игнатий был дворянином, причём вхожим в высшее российское общество, имел прекрасное образование и тонкий художественный вкус, о чём, собственно, и говорит прекрасный литературный стиль его многочисленных сочинений.
Именно поэтому не стоит спешить воспринимать вышеприведённые слова святителя Игнатия как последний гвоздь, забитый в крышку гроба светской культуры и творчества. На самом деле, проблема заключается не в том, нужно ли людям искусство, а в адекватном понимании его роли в формировании человеческой личности и того места, которое оно должно занимать в жизни человеческого общества в целом.
Действительно, человек не может без творчества. Но, всё же, светское творчество – это вторичный продукт. Т. е., почти всегда искусство – это побочный продукт, направленный (в лучших своих проявлениях) на поиск гармонии в условиях нашего (человеческого) дисгармоничного существования. Попробуйте заменить, в приведённой ниже цитате о. Андрея Кураева, слово «культура» на слово «искусство» и, я уверен, вам сразу станет понятна роль человеческого творчества в жизни людей, станут понятны его истоки и место в иерархии человеческих ценностей:
«В глазах христианина культура (читаем «искусство», – прим. автора) похожа на жемчужину. Речь идёт не о красоте, а о схожести происхождения. Жемчужина возникает из грязи, из песчинки, попавшей внутрь ракушки. Моллюск, защищаясь от чужеродного предмета, попавшего к нему в тело, обволакивает его слоями перламутра, то есть, строит ещё одну раковину, но на этот раз уже внутри, а не вокруг себя. То, что постороннему кажется украшением, на самом деле является признаком нарушения естественного хода органической жизни, болезнью. Культура похожа на жемчужину. Она возникла как следствие болезни человечества. Культурой мы обволакиваем грязь, попавшую в наши души. Слоями культурного перламутра мы заслоняемся от пустоты, вторгшейся в нашу жизнь. Культура – это следствие грехопадения. Ведь культура создаёт вторичный мир, вторичную реальность. Это искусственный мир символов, с помощью которых человек очеловечивает тот мир, в который он вверг себя грехом… Человек творит вторичный мир, мир образов именно потому, что его умное зрение ослабело и он уже не видит Богосозданные "словеса тварей"».
Короче говоря, человек стал нуждаться в искусстве, стал творить не потому, что это могло привести его к обожению, и не потому, что именно в этом и заключалось его предназначение, как высшего из творений. Человек стал творить из-за тоски по Богу! Из-за оставшегося в самой глубине нашей души, иногда еле уловимого, ощущения бесконечности своего существования! Из-за желания духовно прозреть! Т.е., образно говоря, искусство – это очки, которые человек надел на себя для того, чтобы восстановить духовное зрение. Беда состоит лишь в том, когда эти очки намертво срастаются с нашими глазами, и мы перестаём замечать кривизну линз этих очков, перестаём замечать то, что пусть они немого и улучшают наше духовное зрение, но, всё же, и они также не совершенны.
Так что искусство, – это не панацея от духовных болезней, а лишь временное, достаточно слабое, хотя иногда и очень нужное средство, для того чтобы человек получил возможность посмотреть на окружающий его мир иными глазами. В этом смысле, искусство нужно нам для того, чтобы понять, на первый взгляд, такую простую и такую же сложную вещь, – мир не таков, каким он нам кажется при взгляде на него из окна повседневности, со всеми его заботами и передрягами. Это важное качество, важное переживание, которое может подтолкнуть человека к более глубокому поиску смысла существования, к поиску Бога. Но сам этот поиск лежит уже не в сфере искусства. И поэтому если он будет продолжен в той же плоскости, где и начался (т. е. в сфере культуры и искусства), если он будет замкнут сам на себя, то поиск этот грозит культурной и духовной катастрофой и, как мы видим, приводит к довольно странным явлениям в современном искусстве.
Против чего же протестовал свт. Игнатий, или Как убрать потолок?
Именно против этого и протестовал свт. Игнатий Брянчанинов, когда называл своих современников – деятелей искусства – «мертвецами духа». Он протестовал против той ситуации, когда человек, устремив свой взор к небу, вдруг возводит над собой потолок светской культуры. И какой бы красоты ни был этот потолок, но через него невозможно пробиться к истинной красоте и истинному совершенству. Более того, рано или поздно, он грозит обрушиться на человека и раздавать его всей своей массой, нанеся ему огромную духовную травму и непоправимый вред. А может и убить человека, т.е., по слову свт. Игнатия, сделать его мертвецом духа, зацикленным только на эстетических наслаждениях.
Именно это и случилось в истории человеческого творчества, когда традиционное европейское искусство (в большей своей степени христианское), вдруг ни с того, ни с сего, подверглось фундаментальной трансформации и выродилось в нечто безбожное и бесчеловечное, часто лишающее человека веры в своё высшее предназначение и в Бога Творца.
Так что если искусство и бывает нам иногда необходимо, то только как костыль, на который временно опирается наша немощная душа в поисках Бога. Или как очки, которые мы временно одеваем для последующего восстановления зрения. Именно поэтому не нужно делать из него панацею для духовной жизни. Тем более, что оно (искусство) такой панацеей быть никогда не сможет, ибо подлинная Красота, подлинная Гармония, подлинная Жизнь могут быть постигнуты только в Боге, ибо Сам Бог и есть – Истинная Красота, Гармония и Жизнь!
Ссылки:
1. А.М. Любомудров. Молитва и творчество в богословии свт. Игнатия (Брянчанинова).
2. А.М. Любомудров. Молитва и творчество в богословии свт. Игнатия (Брянчанинова).
